Большущей сивой гривою чай двадцать лет нестриженной с большущей бородой

Большущей сивой гривою чай двадцать лет нестриженной с большущей бородой

Савелий, богатырь святорусский. Литография Т-ва И.Д. Сытина и Ко. 1902

С большущей сивой гривою,
Чай, двадцать лет не стриженной,
С большущей бородой,
Дед на медведя смахивал,
Особенно как из лесу,
Согнувшись, выходил.

Иллюстрация В. А. Серова к поэме Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»

Дугой спина у дедушки.
Сначала все боялась я,
Как в низенькую горенку
Входил он: ну распрямится?
Пробьет дыру медведице
В светелке головой!
Да распрямиться дедушка
Не мог: ему уж стукнуло.
По сказкам, сто годов.
Дед жил в особой горнице,
Семейки недолюбливал,
В свой угол не пускал;
А та сердилась, лаялась,
Его «клейменым, каторжным»
Честил родной сынок.
Савелий не рассердится.
Уйдет в свою светелочку,
Читает святцы, крестится,
Да вдруг и скажет весело:
«Клейменый, да не раб!».
А крепко досадят ему —
Подшутит: «Поглядите-тко,
К нам сваты!» Незамужняя
Золовушка — к окну:
Ан вместо сватов — нищие!
Из оловянной пуговки
Дед вылепил двугривенный,
Подбросил на полу —
Попался свекор-батюшка!
Не пьяный из питейного —
Побитый приплелся!
Сидят, молчат за ужином:
У свекра бровь рассечена,
У деда, словно радуга.
Усмешка на лице.

С весны до поздней осени
Дед брал грибы да ягоды,
Силочки становил
На глухарей, на рябчиков.
А зиму разговаривал
На печке сам с собой.
Имел слова любимые,
И выпускал их дедушка
По слову через час.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
«Погибшие. пропащие. »
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
«Эх вы, Аники-воины!
Со стариками, с бабами
Вам только воевать!»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
«Недотерпеть — пропасть!
Перетерпеть — пропасть. »
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
«Эх, доля святорусского
Богатыря сермяжного!
Всю жизнь его дерут.
Раздумается временем
О смерти — муки адские
В ту-светной жизни ждут».
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
«Надумалась Корёжина,
Наддай! наддай! наддай. »
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И много! да забыла я.
Как свекор развоюется,
Бежала я к нему.
Запремся. Я работаю,
А Дема, словно яблочко
В вершине старой яблони,
У деда на плече
Сидит румяный, свеженький.

Вот раз и говорю:

«За что тебя, Савельюшка,
Зовут клейменым, каторжным?»

— Я каторжником был. —
«Ты, дедушка?»
— «Я, внученька!
Я в землю немца Фогеля
Христьяна Христианыча
Живого закопал. —

Рисунок, запрещенный царской цензурой, к поэме Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». А. И. Лебедев, 1882

«И полно! шутишь, дедушка!»

— Нет, не шучу. Послушай-ка! —
И всё мне рассказал.

— Во времена досюльные
Мы были тоже барские,
Да только ни помещиков,
Ни немцев-управителей
Не знали мы тогда.
Не правили мы барщины,
Оброков не платили мы,
А так, когда рассудится,
В три года раз пошлем. —

«Да как же так, Савельюшка?»

— А были благодатные
Такие времена.
Недаром есть пословица,
Что нашей-то сторонушки
Три года черт искал.
Кругом леса дремучие,
Кругом болота топкие.
Ни конному проехать к нам,
Ни пешему пройти!
Помещик наш Шалашников
Через тропы звериные
С полком своим — военный был —
К нам доступиться пробовал,
Да лыжи повернул!
К нам земская полиция
Не попадала по́ году, —
Вот были времена!
А ныне — барин под боком,
Дорога скатерть-скатертью.
Тьфу! прах ее возьми.
Нас только и тревожили
Медведи. да с медведями
Справлялись мы легко.
С ножищем да с рогатиной
Я сам страшней сохатого,
По заповедным тропочкам
Иду: «Мой лес!» — кричу.
Раз только испугался я.
Как наступил на сонную
Медведицу в лесу.
И то бежать не бросился,
А так всадил рогатину,
Что словно как на вертеле
Цыпленок — завертелася
И часу не жила!
Спина в то время хрустнула,
Побаливала изредка,
Покуда молод был,
А к старости согнулася.
Не правда ли, Матренушка,
На очеп [1] я похож? —

«Ты начал, так досказывай!
Ну, жили — не тужили вы,
Что ж дальше, голова?»

— По времени Шалашников
Удумал штуку новую,
Приходит к нам приказ:
«Явиться!» Не явились мы,
Притихли, не шелохнемся
В болотине своей.
Была засуха сильная,
Наехала полиция,
Мы дань ей — медом, рыбою!
Наехала опять,
Грозит с конвоем выправить,
Мы — шкурами звериными!
А в третий — мы ничем!
Обули лапти старые,
Надели шапки рваные,
Худые армяки —
И тронулась Корёжина.
Пришли. (В губернском городе
Стоял с полком Шалашников.)
«Оброк!» — Оброку нет!
Хлеба не уродилися,
Снеточки не ловилися. —
«Оброк!» — Оброку нет! —
Не стал и разговаривать:
«Эй, перемена первая!» —
И начал нас пороть.

Туга мошна корёжская!
Да стоек и Шалашников:
Уж языки мешалися,
Мозги уж потрясалися
В головушках — дерет!
Укрепа богатырская,
Не розги. Делать нечего!
Кричим: постой, дай срок!
Онучи распороли мы
И барину «лобанчиков» [2]
Полшапки поднесли.

Утих боец Шалашников!
Такого-то горчайшего
Поднес нам травнику,
Сам выпил с нами, чокнулся
С Корёгой покоренною:
«Ну, благо вы сдались!
А то — вот бог! — решился я
Содрать с вас шкуру начисто.
На барабан напялил бы
И подарил полку!
Ха-ха! ха-ха! ха-ха! ха-ха!
(Хохочет — рад придумочке):
Вот был бы барабан!»

Идем домой понурые.
Два старика кряжистые
Смеются. Ай, кряжи!
Бумажки сторублевые
Домой под подоплекою
Нетронуты несут!
Как уперлись мы нищие —
Так тем и отбоярились!
Подумал я тогда:
«Ну, ладно ж! черти сивые,
Вперед не доведется вам
Смеяться надо мной!»
И прочим стало совестно,
На церковь побожилися:
«Вперед не посрамимся мы,
Под розгами умрем!»

Понравились помещику
Корёжские лобанчики,
Что год — зовет. дерет.

Отменно драл Шалашников,
А не ахти великие
Доходы получал:
Сдавались люди слабые,
А сильные за вотчину
Стояли хорошо.
Я тоже перетерпливал,
Помалчивал, подумывал:
«Как ни дери, собачий сын,
А всей души не вышибешь,
Оставишь что-нибудь!
Как примет дань Шалашников,
Уйдем — и за заставою
Поделим барыши:
«Что денег-то осталося!
Дурак же ты, Шалашников!»
И тешилась над барином
Корёга в свой черед!
Вот были люди гордые!
А нынче дай затрещину —
Исправнику, помещику
Тащат последний грош!

Зато купцами жили мы.

Подходит лето красное,
Ждем грамоты. Пришла.
А в ней уведомление,
Что господин Шалашников
Под Варною убит.
Жалеть не пожалели мы,
А пала дума на сердце:
«Приходит благоденствию
Крестьянскому конец!»
И точно: небывалое
Наследник средство выдумал:
К нам немца подослал.
Через леса дремучие,
Через болота топкие
Пешком пришел, шельмец!
Один как перст: фуражечка
Да тросточка, а в тросточке
Для уженья снаряд.
И был сначала тихонький:
«Платите сколько можете».
— Не можем ничего! —
«Я барина уведомлю».
— Уведомь. — Тем и кончилось.
Стал жить да поживать;
Питался больше рыбою;
Сидит на речке с удочкой
Да сам себя то по носу,
То по лбу — бац да бац!
Смеялись мы: — Не любишь ты
Корёжского комарика.
Не любишь, немчура. —
Катается по бережку,
Гогочет диким голосом,
Как в бане на полке.

С ребятами, с девочками
Сдружился, бродит по лесу.
Недаром он бродил!
«Коли платить не можете,
Работайте!» — А в чем твоя
Работа? — «Окопать
Канавками желательно
Болото. » Окопали мы.
«Теперь рубите лес. »
— Ну, хорошо! — Рубили мы,
А немчура показывал,
Где надобно рубить.
Глядим: выходит просека!
Как просеку прочистили,
К болоту поперечины
Велел по ней возить.
Ну, словом: спохватились мы,
Как уж дорогу сделали,
Что немец нас поймал!

Поехал в город парочкой!
Глядим, везет из города
Коробки, тюфяки;
Откудова ни взялися
У немца босоногого
Детишки и жена.
Повел хлеб-соль с исправником
И с прочей земской властию,
Гостишек полон двор!

И тут настала каторга
Корёжскому крестьянину —
До нитки разорил!
А драл. как сам Шалашников!
Да тот был прост; накинется
Со всей воинской силою,
Подумаешь: убьет!
А деньги сунь, отвалится,
Ни дать ни взять раздувшийся
В собачьем ухе клещ.
У немца — хватка мертвая:
Пока не пустит по миру,
Не отойдя сосет! —

«Как вы терпели, дедушка?»

— А потому терпели мы,
Что мы — богатыри.
В том богатырство русское.
Ты думаешь, Матренушка,
Мужик — не богатырь?
И жизнь его не ратная,
И смерть ему не писана
В бою — а богатырь!

Цепями руки кручены,
Железом ноги кованы,
Спина. леса дремучие
Прошли по ней — сломалися.
А грудь? Илья-пророк
По ней гремит — катается
На колеснице огненной.
Всё терпит богатырь!

И гнется, да не ломится,
Не ломится, не валится.
Ужли не богатырь?»

«Ты шутишь шутки, дедушка! —
Сказала я. — Такого-то
Богатыря могучего,
Чай, мыши заедят!»

— Не знаю я, Матренушка.
Покамест тягу страшную
Поднять-то поднял он,
Да в землю сам ушел по грудь
С натуги! По лицу его
Не слезы — кровь течет!
Не знаю, не придумаю,
Что будет? Богу ведомо!
А про себя скажу:
Как выли вьюги зимние,
Как ныли кости старые,
Лежал я на печи;
Полеживал, подумывал:
Куда ты, сила, делася?
На что ты пригодилася? —
Под розгами, под палками
По мелочам ушла! —

«А что же немец, дедушка?»

— А немец как ни властвовал.
Да наши топоры
Лежали — до поры!

Осьмнадцать лет терпели мы.
Застроил немец фабрику,
Велел колодец рыть.
Вдевятером копали мы,
До полдня проработали,
Позавтракать хотим.
Приходит немец: «Только-то. »
И начал нас по-своему,
Не торопясь, пилить.
Стояли мы голодные,
А немец нас поругивал
Да в яму землю мокрую
Пошвыривал ногой.
Была уж яма добрая.
Случилось, я легонечко
Толкнул его плечом,
Потом другой толкнул его,
И третий. Мы посгрудились.
До ямы два шага.
Мы слова не промолвили,
Друг другу не глядели мы
В глаза. а всей гурьбой
Христьяна Христианыча
Поталкивали бережно
Всё к яме. всё на край.
И немец в яму бухнулся,
Кричит: «Веревку! лестницу!»
Мы девятью лопатами
Ответили ему.
«Наддай!» — я слово выронил, —
Под слово люди русские
Работают дружней.
«Наддай! наддай!» Так наддали,
Что ямы словно не было —
Сровнялася с землей!
Тут мы переглянулися. —

«Что ж дальше?»
— Дальше: дрянь!
Кабак. острог в Буй-городе.
Там я учился грамоте,
Пока решили нас.
Решенье вышло: каторга
И плети предварительно;
Не выдрали — помазали,
Плохое там дранье!
Потом. бежал я с каторги.
Поймали! не погладили
И тут по голове.
Заводские начальники
По всей Сибири славятся —
Собаку съели драть.
Да нас дирал Шалашников
Больней — я не поморщился
С заводского дранья.
Тот мастер был — умел пороть!
Он так мне шкуру выделал,
Что носится сто лет.

А жизнь была нелегкая.
Лет двадцать строгой каторги,
Лет двадцать поселения.
Я денег прикопил,
По манифесту царскому
Попал опять на родину,
Пристроил эту горенку
И здесь давно живу.
Покуда были денежки,
Любили деда, холили,
Теперь в глаза плюют!
Эх, вы, Аники-воины!
Со стариками, с бабами
Вам только воевать. —

Тут кончил речь Савельюшка. —

«Ну что ж? — сказали странники. —
Досказывай, хозяюшка,
Свое житье-бытье!»

— Невесело досказывать.
Одной беды бог миловал:
Холерой умер Ситников, —
Другая подошла. —

«Наддай!» — сказали странники
(Им слово полюбилося)
И выпили винца.

Источник статьи: http://xn—-7sbb5adknde1cb0dyd.xn--p1ai/%D0%BD%D0%B5%D0%BA%D1%80%D0%B0%D1%81%D0%BE%D0%B2-%D0%BA%D0%BE%D0%BC%D1%83-%D0%BD%D0%B0-%D1%80%D1%83%D1%81%D0%B8-%D0%B6%D0%B8%D1%82%D1%8C-%D1%85%D0%BE%D1%80%D0%BE%D1%88%D0%BE/13

Кому на Руси жить хорошо (Некрасов Н. А., 1877)

Глава III. Савелий, богатырь святорусский

С большущей сивой гривою,

Чай, двадцать лет не стриженной,

С большущей бородой,

Дед на медведя смахивал,

Особенно как из лесу,

Дугой спина у дедушки.

Сначала все боялась я,

Как в низенькую горенку

Входил он: ну распрямится?

Пробьет дыру медведице

В светелке головой!

Да распрямиться дедушка

Не мог: ему уж стукнуло,

По сказкам, сто годов,

Дед жил в особой горнице,

В свой угол не пускал;

А та сердилась, лаялась,

Его «клейменым, каторжным»

Честил родной сынок.

Савелий не рассердится.

Уйдет в свою светелочку,

Читает святцы, крестится,

Да вдруг и скажет весело:

«Клейменый, да не раб. »

А крепко досадят ему —

К нам сваты!» Незамужняя

Золовушка — к окну:

Ан вместо сватов — нищие!

Из оловянной пуговки

Дед вылепил двугривенный,

Подбросил на полу —

Не пьяный из питейного —

Сидят, молчат за ужином:

У свекра бровь рассечена,

У деда, словно радуга,

Усмешка на лице.

С весны до поздней осени

Дед брал грибы да ягоды,

На глухарей, на рябчиков.

А зиму разговаривал

На печке сам с собой.

Имел слова любимые,

И выпускал их дедушка

По слову через час.

«Эх вы, Аники-воины! [Аника-воин – популярный в ту пору фольклорный персонаж, хваставший непомерной силой.]

Со стариками, с бабами

Вам только воевать!»

«Эх, доля святорусского

Богатыря сермяжного! [Сермяга – грубое некрашеное сукно, обычно изготавливалось дома. Так же называлась и одежда из подобного сукна.]

Всю жизнь его дерут,

О смерти — муки адские

В ту-светной жизни ждут».

«Надумалась Корёжина [Корёжина – место, в котором проходила жизнь Савелия в молодые годы.] ,

Наддай! наддай! наддай. »

И много! да забыла я…

Как свекор развоюется,

Бежала я к нему.

Запремся. Я работаю,

А Дема, словно яблочко

В вершине старой яблони,

У деда на плече

Сидит румяный, свеженький…

Вот раз и говорю:

«За что тебя, Савельюшка,

Зовут клейменым, каторжным?»

— Я каторжником был. —

Я в землю немца Фогеля

«И полно! шутишь, дедушка!»

— Нет, не шучу. Послушай-ка! —

И все мне рассказал.

— Во времена досюльные

Мы были тоже барские,

Да только ни помещиков,

Не знали мы тогда.

Не правили мы барщины,

Оброков не платили мы,

А так, когда рассудится,

В три года раз пошлем.

«Да как же так, Савельюшка?»

— А были благодатные

Недаром есть пословица,

Что нашей-то сторонушки

Три года черт искал.

Кругом леса дремучие,

Кругом болота топкие.

Ни конному проехать к нам,

Ни пешему пройти!

Помещик наш Шалашников

Через тропы звериные

С полком своим — военный был —

К нам доступиться пробовал,

Да лыжи повернул!

К нам земская полиция

Не попадала по́ году, —

Вот были времена!

А ныне — барин под боком,

Тьфу! прах ее возьми.

Нас только и тревожили

Медведи… да с медведями

Справлялись мы легко.

С ножищем да с рогатиной

Я сам страшней сохатого,

По заповедным тропочкам

Иду: «Мой лес!» — кричу.

Раз только испугался я,

Как наступил на сонную

Медведицу в лесу.

И то бежать не бросился,

А так всадил рогатину,

Что словно как на вертеле

Спина в то время хрустнула,

Покуда молод был,

А к старости согнулася.

Не правда ли, Матренушка,

На очеп [Деревенский колодец.] я похож? —

«Ты начал, так досказывай!

Ну, жили — не тужили вы,

Что ж дальше, голова?»

— По времени Шалашников

Удумал штуку новую,

Приходит к нам приказ:

«Явиться!» Не явились мы,

Притихли, не шелохнемся

В болотине своей.

Была засу́ха сильная,

Мы дань ей — медом, рыбою!

Грозит с конвоем выправить,

Мы — шкурами звериными!

А в третий — мы ничем!

Обули лапти старые,

Надели шапки рваные,

И тронулась Корёжина.

Пришли… (В губернском городе

Стоял с полком Шалашников.)

«Оброк!» — Оброку нет!

Хлеба не уродилися,

Снеточки не ловилися… —

«Оброк!» — Оброку нет! —

Не стал и разговаривать:

«Эй, перемена первая!» —

И начал нас пороть.

Туга мошна корёжская!

Да стоек и Шалашников:

Уж языки мешалися,

Мозги уж потрясалися

В головушках — дерет!

Не розги. Делать нечего!

Кричим: постой, дай срок!

Онучи распороли мы

И барину «лобанчиков» [Лобанчики – монеты.]

Утих боец Шалашников!

Поднес нам травнику,

Сам выпил с нами, чокнулся

С Корёгой покоренною:

«Ну, благо вы сдались!

А то — вот Бог! — решился я

Содрать с вас шкуру начисто…

На барабан напялил бы

И подарил полку!

Ха-ха! ха-ха! ха-ха! ха-ха!

(Хохочет — рад придумочке.)

Вот был бы барабан!»

Идем домой понурые…

Два старика кряжистые

Смеются… Ай, кряжи!

Домой под подоплекою

Как уперлись: мы нищие —

Так тем и отбоярились!

Подумал я тогда:

«Ну, ладно ж! черти сивые,

Вперед не доведется вам

Смеяться надо мной!»

И прочим стало совестно,

На церковь побожилися:

«Вперед не посрамимся мы,

Под розгами умрем!»

Что год — зовет… дерет…

Отменно драл Шалашников,

А не ахти великие

Сдавались люди слабые,

А сильные за вотчину

Я тоже перетерпливал,

«Как ни дери, собачий сын,

А всей души не вышибешь,

Как примет дань Шалашников,

Уйдем — и за заставою

«Что денег-то осталося!

Дурак же ты, Шалашников!»

И тешилась над барином

Корёга в свой черед!

Вот были люди гордые!

А нынче дай затрещину —

Тащат последний грош!

Зато купцами жили мы…

Подходит лето красное,

Ждем грамоты… Пришла…

А в ней уведомление,

Что господин Шалашников

Под Варною [Варна – в 1828 г., во время Русско-турецкой войны шли кровопролитные бои за крепость Варна. Ныне – крупный болгарский город.] убит.

Жалеть не пожалели мы,

А пала дума на сердце:

И точно: небывалое

Наследник средство выдумал:

К нам немца подослал.

Через леса дремучие,

Через болота топкие

Пешком пришел, шельмец!

Один как перст: фуражечка

Да тросточка, а в тросточке

Для уженья снаряд.

И был сначала тихонький:

«Платите сколько можете».

— Не можем ничего! —

«Я барина уведомлю».

— Уведомь. — Тем и кончилось.

Стал жить да поживать;

Питался больше рыбою;

Сидит на речке с удочкой

Да сам себя то по носу,

То по лбу — бац да бац!

Смеялись мы: — Не любишь ты

Не любишь, немчура. —

Катается по бережку,

Гогочет диким голосом,

Как в бане на полке…

С ребятами, с дево́чками

Сдружился, бродит по лесу…

Недаром он бродил!

«Коли платить не можете,

Работайте!» — А в чем твоя

Болото…» Окопали мы…

«Теперь рубите лес…»

— Ну, хорошо! — Рубили мы,

А немчура показывал,

Где надобно рубить.

Глядим: выходит просека!

Как просеку прочистили,

К болоту поперечины

Велел по ней возить.

Ну, словом: спохватились мы,

Как уж дорогу сделали,

Что немец нас поймал!

Поехал в город парочкой!

Глядим, везет из города

Откудова ни взялися

У немца босоногого

Повел хлеб-соль с исправником

И с прочей земской властию,

Гостишек полон двор!

И тут настала каторга [Каторга – один из самых тяжелых видов тюремного заключения, связанный с работой на рудниках или на строительстве в труднодоступных местах.]

До нитки разорил!

А драл… как сам Шалашников!

Да тот был прост; накинется

Со всей воинской силою,

А деньги сунь, отвалится,

Ни дать ни взять раздувшийся

В собачьем ухе клещ.

У немца — хватка мертвая:

Пока не пустит по миру,

Не отойдя сосет!

«Как вы терпели, дедушка?»

— А потому терпели мы,

Что мы — богатыри.

В том богатырство русское.

Ты думаешь, Матренушка,

Мужик — не богатырь?

И жизнь его не ратная,

И смерть ему не писана

В бою — а богатырь!

Цепями руки кручены,

Железом ноги кованы,

Спина… леса дремучие

Прошли по ней — сломалися.

А грудь? Илья-пророк

По ней гремит — катается

На колеснице огненной…

Все терпит богатырь!

И гнется, да не ломится,

Не ломится, не валится…

Ужли не богатырь?

«Ты шутишь шутки, дедушка! —

Сказала я. — Такого-то

Чай, мыши заедят!»

— Не знаю я, Матренушка.

Покамест тягу страшную

Поднять-то поднял он,

Да в землю сам ушел по грудь

С натуги! По лицу его

Не слезы — кровь течет!

Не знаю, не придумаю,

Что будет? Богу ведомо!

А про себя скажу:

Как выли вьюги зимние,

Как ныли кости старые,

Лежал я на печи;

Куда ты, сила, делася?

На что ты пригодилася? —

Под розгами, под палками

По мелочам ушла!

«А что же немец, дедушка?»

— А немец как ни властвовал,

Лежали — до поры!

Осьмнадцать лет терпели мы.

Застроил немец фабрику,

Велел колодец рыть.

Вдевятером копали мы,

До полдня проработали,

Приходит немец: «Только-то. »

И начал нас по-своему,

Не торопясь, пилить.

Стояли мы голодные,

А немец нас поругивал

Да в яму землю мокрую

Была уж яма добрая…

Случилось, я легонечко

Толкнул его плечом,

Потом другой толкнул его,

И третий… Мы посгрудились…

До ямы два шага…

Мы слова не промолвили,

Друг другу не глядели мы

В глаза… а всей гурьбой

Всё к яме… всё на край…

И немец в яму бухнулся,

Кричит: «Веревку! лестницу!»

Мы девятью лопатами

«Наддай!» — я слово выронил, —

Под слово люди русские

«Наддай! наддай!» Так наддали,

Что ямы словно не было —

Сровнялася с землей!

Тут мы переглянулися…

Кабак… острог в Буй-городе.

Там я учился грамоте,

Пока решили нас.

Решенье вышло: каторга

И плети предварительно;

Не выдрали — помазали,

Плохое там дранье!

Потом… бежал я с каторги…

Поймали! не погладили

И тут по голове.

По всей Сибири славятся —

Собаку съели драть.

Да нас дирал Шалашников

Больней — я не поморщился

С заводского дранья.

Тот мастер был — умел пороть!

Он так мне шкуру выделал,

Что носится сто лет.

А жизнь была нелегкая.

Лет двадцать строгой каторги,

Лет двадцать поселения.

Я денег прикопил,

По манифесту царскому

Попал опять на родину,

Пристроил эту горенку

И здесь давно живу.

Покуда были денежки,

Любили деда, холили,

Теперь в глаза плюют!

Эх вы, Аники-воины!

Со стариками, с бабами

Вам только воевать…

Тут кончил речь Савельюшка…

«Ну, что ж? — сказали странники. —

Одной беды Бог миловал:

Холерой умер Ситников, —

«Наддай!» — сказали странники

(Им слово полюбилося)

Оглавление

Карта слов и выражений русского языка

Онлайн-тезаурус с возможностью поиска ассоциаций, синонимов, контекстных связей и примеров предложений к словам и выражениям русского языка.

Справочная информация по склонению имён существительных и прилагательных, спряжению глаголов, а также морфемному строению слов.

Сайт оснащён мощной системой поиска с поддержкой русской морфологии.

Источник статьи: http://kartaslov.ru/%D1%80%D1%83%D1%81%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F-%D0%BA%D0%BB%D0%B0%D1%81%D1%81%D0%B8%D0%BA%D0%B0/%D0%9D%D0%B5%D0%BA%D1%80%D0%B0%D1%81%D0%BE%D0%B2_%D0%9D_%D0%90/%D0%9A%D0%BE%D0%BC%D1%83_%D0%BD%D0%B0_%D0%A0%D1%83%D1%81%D0%B8_%D0%B6%D0%B8%D1%82%D1%8C_%D1%85%D0%BE%D1%80%D0%BE%D1%88%D0%BE/10