Борис белокуров усов причина смерти

Борис Усов — «независимый, ни на что не похожий, автохтонный — этим он и ценен»

Воспоминания Дениса Третьякова, журналиста, музыканта, лидера группы «Церковь детства» о музыканте Борисе Усове

На 48-м году жизни скончался Борис Анатольевич Усов, он же Белокуров. На мой взгляд, это один из главных лириков, поэтов-сонграйтеров в современной рок-музыке, один из самых пронзительных, остро чувствующих ситуацию в культуре и в мире людей, человек совершенно неординарных поэтических возможностей, человек, который и жил, как оголённый нерв, и писал как будто под током.

Я думаю, что это потеря невосполнимая. К большому сожалению, если его не знает широкая аудитория, это совершенно ничего не означает, и никогда в России не сказывалось на качество таланта. Усов был центром московского андеграудного формэйшена — группы людей, которые с начала 1990-х занимались самиздатом. Он делал знаменитый журнал «Шумелаъ мышь», а потом, соответственно, «Мир искусства», создал группу «Соломенные еноты», которая, как андеграунд, принципиально находилась в оппозиции ко всему истеблишменту, в том числе — культурному. Группа принципиально не играла на больших площадках, записывали домашние альбомы, не издавались, Боря не любил и не хотел, чтобы его издавали на дисках, это уже в последние годы произошло с распадом группы. Он не признавал интернет – «нету никакого Интернета» (цитата из песни), ничего не этого хотел. Он считал, что здесь, в России, очень узкая группа людей способна воспринимать эту поэзию и эти песни.

Но эта группа постепенно расширялась, людей становилось всё больше и больше, и уже на рубеже 2000-х годов, когда у «Соломенных енотов» вышел последний альбом «Эн и я» 2001 года, группа в андеграунде получила суперкультовый статус и котировалась среди любителей рок-музыки так же масштабно, как и «Гражданская оборона» или другие наши знаменитые подпольные группы.

Это произошло ещё и потому, что огромное количество очень образованных и культурных людей в самых разных сферах – киновед Стас Ростоцкий, журналист Максим Семеляк, журналист Андрей Гурьев сделали всё, что могли, чтобы про Усова узнала как можно более широкая группа людей, несмотря на то, что Боря этого всячески избегал и категорически отказывался от популярности во всех формах вообще.

Он очень просто жил, очень бедно в своей квартире в Коньково. У него не было никакой звёздности, человек был совершенно ровный, спокойный. Я думаю, это было правильно сделано. Потом ещё вышла книга Феликса Сандалова – «Формэйшн. История одной сцены», где Боря Усов – одна из центральных фигур московской поэтической рок-музыкальной тусовки, формэйшена, наряду с Сантимом — «Банда четырёх», наряду с Боряном Покидько — «Лисичкин хлеб». Это некая троица. Хотя надо сказать, что все эти люди начинали вместе и Борян Покидько был барабанщиком в «Соломенных енотах», всё это одна тусовка, но Боря был её центральным нервом.

Он не было политизирован, в отличие, допустим, от Ильи Малашенко — Сантима, который всегда считался условно правым и один из певцов раннего НБП, или Боряна Покидько, который считался условно левым — движение «зАиБи» («За Анонимное и Бесплатное искусство»), анархистское движение «Дурак». Боря всегда сторонился политических высказываний, свойство это всегда проявлялся на уровне какой-то определённой едкой иронии. Его всегда больше интересовали вопросы метафизические, вопросы человеческой души, вопросы внутреннего мира человека.

Несмотря на то, что он поднимал такие глобальные вопросы, он пользовался удивительными субъективными зарисовками, и очень много вещей у него связаны именно с Москвой — это очень московский автор, с районом Коньково, где он жил. И в этом смысле песни типа «Ружья Тёплого Стана» — это очень московские песни, именно московских ребят-интеллигентов в свитерах, рассерженных инженеров на прокуренных кухнях, которые не принимали ни ельцинские, ни горбачёвские перестроечные времена, ни современные, в т.ч. и путинскую Россию. Они жили совершенно в параллельном мире и считали, что вопросы человеческой души, вопросы развития внутреннего мира человека гораздо интересней и гораздо важнее, чем любые социально-политические вопросы.

Это привело Бориса в своё время на путь православия, Боря воцерковился на возрасте, и это сказалось в конце жизни на его творчестве, я считаю, в положительную сторону. Это очень здорово, что он это сделал. Может быть, это его ещё больше отдалило от широкой аудитории панков, которые его любят по всей стране, но Боре это, наоборот, помогало как-то в жизни.

Последние годы он сильно болел, так уж получилось, как мне рассказали его родственники, две недели он сильно болел, отказался от госпитализации. Думали, что всё обойдётся, но вчера вечером, соответственно, не обошлось, к большому сожалению. Надо было, конечно, его госпитализировать.

Кто понимает, о чём идёт речь, всё в шоке. Наши музыканты в Ростове-на-Дону, «Церковь детства» — все очень-очень расстроены. Думаю, что расстроены в Сибири, люди расстроены в Тюмени, и в Новосибирске, думаю, что здравомыслящие люди и в Киеве даже. Конечно, везде, не только в Москве.

Несмотря на то, что Усов — московский автор, его, конечно, очень любили очень многие в стране, и благодаря Вконтакту огромное количество людей познакомилось с его творчеством, несмотря на то, что он не хотел его распространять. Сейчас открываешь ленту, смотришь Вконтакт, а там сплошь люди все в тоске находятся. Очень сильный автор, безусловно, большущая поэтическая российская величина.

Это сравнимо разве что с гибелью Башлачёва в своё время, если можно сравнивать эти фигуры — они очень разные. Но удар этого метеорита будет такой же, как и падение Башлачёва в своё время. Это ещё очень долго будет отражаться, долго будут вспоминать, пойдут уже какие-то трибюты, наверное, сейчас наверное кто-то будет его песни записывать, будут растаскивать, пытаться использовать этот внутренний мир, хотя это очень тяжело. Борин мир использовать практически невозможно, он уникальный. Он совершенно независимый, ни на что не похожий, автохтонный — этим он и ценен. Это некий неогранённый бриллиант, которым только любоваться оставалось, поэтому как-то его использовать в своих целях и носить его не получится, мне кажется.

Источник статьи: http://www.geopolitica.ru/article/boris-usov-nezavisimyy-ni-na-chto-ne-pohozhiy-avtohtonnyy-etim-i-cenen

Мой Усов: в реанимации скончался лидер группы «Соломенные еноты»

11 апреля в реанимации скончался лидер группы «Соломенные еноты» Борис Белокуров, более известный под своей предыдущей фамилией — Усов.

Первый раз я столкнулся с его творчеством в конце 2013 года, ­читая отзыв на настойку «Старка», опубликованный в паблике «Краткие обзоры на вкусное и дешевое бухло» (редакция напоминает читателям о вреде чрезмерного употребления алкоголя).

Погружение

К одному из комментариев там была прикреплена песня «Одна посреди зоопарка» группы «Утро над Вавилоном», которая так мне понравилась, что я начал искать информацию о проекте и, конечно же, музыку. И был весьма удивлен, узнав, что «Утро над Вавилоном» — творческое ответвление другой, куда более мощной группы — «Соломенные еноты», а все песни от женского лица написаны московским поэтом и музыкантом Борисом Усовым.

Затем я узнал и о знаменитом «Формейшене» — неформальном объединении андеграундных ­музыкантов, где помимо «Енотов» были такие группы, как «Лисичкин хлеб», «Резервация здесь» и другие, менее известные широкой общественности коллективы. Тогда я с головой ушел в этот мир, да и сейчас постоянно в него возвращаюсь.

Жизнь по собственным рецептам

Творчество Усова наглядно демонстрирует разницу между культовым и популярным. «Еноты» выступали в основном на квартирниках или в маленьких ДК, причем эти концерты частенько заканчивались скандалами. Альбомы записывались самиздатом и могли себе позволить звучать даже хуже, чем ранняя «Гражданская оборона», что, согласитесь, дано не каждому.

Борис любил сам оформлять обложки своих альбомов.

В лирике Усова нежность и сентиментальность в разных пропорциях сочетаются с отвращением ко всему. Его песни населяет целый бестиарий: мотылек-птеродактиль, ­ленивец-ревнивец, православный лемур, маленький дракон, красный кот Джульбарс и прочая, прочая, прочая. Они любят, страдают от экзистенциальных проблем и безжалостно атакуют мещан, потребителей и буржуев.

И образ жизни самого Усова полностью соответствовал его песням — начитанный маргинал-­синефил из Коньково, внутренний эмигрант, пребывающий в параллельном мире с собственными ценностями и иерархиями, а также с полным презрением к деньгам.

Обнинские продолжатели

Некоторый ренессанс интереса к подпольной московской сцене произошел в 2014–2015 годах, когда Александр Горбачев и Илья Зимин выпустили книгу «Песни в пустоту», а Феликс Сандалов — «Формейшен». Песни появились в Интернете, стали возникать сообщества поклонников. Но масштаб всего этого по-прежнему никак не соответствует масштабу творчества «Енотов»: в их главной группе в «ВКонтакте» сегодня состоит менее 5000 человек.

Вся жизнь — в творческом беспорядке.

Мейнстримовый русский рок тоже предпочитает обходить вниманием Усова сотоварищи. В трибьют-альбоме «Соломенных енотов» самой известной группой были «Последние танки в Париже» (Леха Никонов очень комплиментарно отзывался об Усове-поэте), названия прочих коллективов вряд ли скажут что-то даже искушенному слушателю: «Великие ­Пустоты», «Братство конца», «Уроки поцелуев»… Зато наиболее полно эстетика «Енотов» и «Формейшена» проявилась, как ни странно, в обнинском андеграунде. «Ленина пакет» Вани Айвана и многочисленные музыкальные проекты поэта Андрея Жильцова где-то больше, где-то меньше наследуют традиции коньковского бунтаря.

А в завершение приведем слова, сказанные на этот счет самим Усовым: «Пусть копируют «Соломенных енотов». Мы тоже так начинали, пытались делать, как «Инструкция по выживанию», но в итоге получилось все равно что-то свое. Здесь то же самое — скопировать сложнее, чем сделать что-то новое».

Источник статьи: http://www.kp40.ru/news/culture/57698/

Смерть Бориса Усова сравнили с гибелью Башлачева

Лидер московской рок-группы «Соломенные еноты», игравшей в стиле постпанк, Борис Усов (Белокуров) ушел из жизни 11 апреля 2019 года на 48-м году жизни. Своими воспоминаниями о покойном поделился с корреспондентом Федерального агентства новостей лидер группы «Церковь детства» Денис Третьяков, знавший Усова лично.

«Усов был, на мой взгляд, одним из главных лириков, поэтов-сонграйтеров современной рок-музыки, — заявил он. — Это один из самых пронзительных, остро чувствовавших ситуацию в культуре и в мире людей, человек совершенно неординарных поэтических возможностей, который и жил, как оголенный нерв, и писал, как под током. Это невосполнимая потеря».

По мнению собеседника ФАН, то, что исполнителя не знает широкая аудитория, в России никогда не свидетельствовало о качестве таланта.

«Усов был центром московского андеграундного формейшена (сцены. — Прим. ФАН) — группы людей, которые с начала 90-х годов занимались самиздатом. Он сначала делал журнал «Шумелаъ мышь», а потом «Мир искусства», создал группу «Соломенные еноты», — рассказал Третьяков.

По словам музыканта, этот коллектив всегда находился в оппозиции всему истеблишменту, в том числе культурному, и принципиально не играл на больших площадках, записывал домашние альбомы, не издавался.

«Боря не хотел, чтобы его записывали на дисках. Только в последние годы, после распада группы, диски начали выходить. Он не признавал Интернет — «нету никакого Интернета» (цитата из песни. — Прим. ФАН). Считал, что в России есть узкая группа людей, способная воспринимать его поэзию, его песни».

Третьяков отметил, что на рубеже нулевых годов группа «Соломенные еноты» котировалась в среде любителей такой музыки примерно так же, как «Гражданская оборона».

«В последние годы Борис сильно болел, две недели назад ему стало хуже, но от госпитализации он отказывался. Думали, что обойдется… И вот вчера вечером, к сожалению, не обошлось. Надо было, конечно, его госпитализировать…» — с сожалением сказал журналист.

Он уверен, что смерть Усова сейчас переживают многие поклонники его творчества.

«Все, кто понимает, о чем речь, на самом деле в шоке, — считает он. — Тут, в Ростове-на-Дону, все расстроены, в том числе музыканты группы «Церковь детства». Я думаю, что расстроены люди в Сибири, Тюмени, Новосибирске, даже в Киеве — здравомыслящие. Везде, не только в Москве. Несмотря на то, что Усов — московский автор, его очень любили по всей стране. Все в тоске теперь находятся… Он был сильным автором, безусловно, большущей величиной. Борис не одобрил бы мой комментарий по столь печальному поводу. Он не терпел пафосных речей и панегириков. Относился к ним с презрением. Но мы, те, кто остались, его любим, и говорить о нем нам хочется».

То, что произошло, по мнению Третьякова, сравнимо с гибелью рок-барда Александра Башлачева.

«Хотя это очень разные фигуры, удар этого метеорита будет такой же, как в свое время от падения Башлачева. Это будет еще очень долго отражаться, очень долго будут вспоминать. Пойдут трибьюты, кто-то запишет его песни, как-то будут это растаскивать. Будут пытаться использовать его внутренний мир, хотя это очень тяжело. Борин мир использовать практически невозможно, он уникален, он автохтонный. Этим он и ценен, это неограненный бриллиант. Им остается только любоваться, а как-то использовать, мне кажется, не получится», — подытожил лидер группы «Церковь детства».

Коллектив «Соломенные еноты» появился в 1992 году. В 2007 году группа приступила к работе над альбомом «Эльд», который так и остался несведенным. В разные годы в группе играли известные персоналии московской панк-сцены: Константин Мишин, Юлия Теуникова, Борян Покидько, Алексей Экзич.

Источник статьи: http://riafan.ru/1169579-smert-borisa-usova-sravnili-s-gibelyu-bashlacheva

Умер Борис Усов, создатель «Соломенных Енотов». Кем он был и чем запомнился?

11 апреля умер Борис Усов, создатель «Соломенных Енотов», самой сокровенной московской панк-группы. Публикуем заново архивный текст «Афиши», написанный Максимом Семеляком к 20-летию группы.

При всем своем знаменитом пренебрежении к условностям исполнительского искусства и общем кустарном строе «Соломенные еноты» всегда играли захватывающе — там присутствовала особенная вязкость драйва, как в примороженной водке. И голос Бориса Усова (ныне Белокурова) — сломанный раз и навсегда голос подростка — звучал в регистрах проповеди и исповеди одновременно.

Будучи маяком самого пронзительного прямодушия, «Еноты» тем не менее отличались эпической скрупулезностью — их песни столь же внятны, сколь и многословны. Это была кропотливая, как подбор шифра, работа по конструированию своего мира, причем поэта в Усове выдает не столько густая метафорика, сколько самые простые строки, вроде «и вот так наступает зима» или «швыряли желтые рубли в Москву-реку».

Если по журналистской привычке задуматься о европейских аналогах, то группой-побратимом «Енотов», вероятнее всего, следует признать The Fall — речь в данном случае не о влияниях либо заимствованиях (хотя идеологические совпадения случались — ср., например, «Сколько сантимов стоит нацистский лозунг?» и «Who makes the nazis?»), но о родственном подходе. Определение, данное на заре восьмидесятых команде Марка Смита — head music with energy, — вполне годится и для изобретенной в начале девяностых группы Усова. Тот же варварский постпанк с идеалами, та же большая поэзия под маской оголтелого и не слишком нуждающегося в аккомпанементе голословия, тот же типаж боевика-ботаника и стиль интеллектуалов пролетариата с их незабудками классовой борьбы. Да и вообще, если посмотреть на фотографии молодых The Fall, создается впечатление, что они сняты в Коньково и соломенная гитаристка Арина — что русская Уна Бейнс.

Песни «СЕ» образуют бесконечно одушевленное пространство, дающее фору всему живому. Здесь мотылек-птеродактиль, кот Джульбарс, нерпы Охотского моря, геральдический лев, православный лемур, ленивец-ревнивец, як-истребитель, сиамский медведь и еще целая Красная книга подобных образов. Животные, в свою очередь, погружены в мир искусств, где поджидают принцесса Мононоке, маргаритки на руинах Эльсинора, Рапунцель, Аталанта и Ворволока (девушка-призрак из фильма «Остров мертвых»). Причем цитаты и аллюзии были не притянуты за уши, но, наоборот, оторваны от сердца, и речь шла не о патентованной эзотерике (любой дурак может помянуть в песне Кроули, а ты попробуй напиши про Айрис Мердок, как Усов) — источником вдохновения служили нормальная и плотно забитая еще в советские времена книжная полка плюс закаленная задолго до торрентов киномания.

Первый раз я услышал «СЕ» в 1994 году — несколько песен с кассеты, одна из которых, в частности, гласила: «В зверском муравейнике не осталось жителей, а у меня за пазухой спрятан миллион, я иду по улице мимо потребителей, словно огнедышащий маленький дракон». Я не знаю песни, которая точнее бы передавала ощущения двадцатилетнего человека той эпохи, его ход ноги в вечернем мареве одуревшего города, его неподъемную логику подтвердившихся опасений. В этой черно-белой постановке — непререкаемость рентгеновского снимка. («СЕ» в контексте девяностых годов вообще отдельная тема, ее давно и хорошо наметил Сережа Кузнецов в «Контркультуре» десятилетней давности.) Живьем же я впервые увидел Усова в девяносто восьмом примерно году на концерте «Инструкции по выживанию». Он тогда ходил с палкой — накануне попал под машину — и напоминал тропического богомола, изломанного и изящного одновременно. От него исходило какое‑то сияющее неблагополучие. Вообще, надо сказать, что при всей, скажем так, аскетичности облика Усов всегда казался экзотичным и нездешним, в этих своих скукоженных меховых ушанках, шарфах и розовых майках. И хотя пелось «и нет нам ни Парижей, ни Венеций в лучах отходняков и абстиненций», в сущности, он любую свинцовую мерзость умел превратить в алмазный свой венец (этот эффект переплетения миров гениально выстроен в песне «Таитянка»).

Десять лет назад (текст вышел в 2012 году — прим. ред.) я был типичным розовощеким агитатором из журнала «Афиша» с навязчивым стремлением освещать и просвещать, ну и, естественно, мимо «Енотов» пройти я не мог. Я начал пробовать участвовать в судьбе — корявость этой фразы вполне соответствует собственно потугам. Я таскал какие‑то кассеты Артемию Троицкому, свел «СЕ» с «Проектом О.Г.И.», пробовал что‑то писать, при этом у меня довольно скоро возникло ощущение, что я занимаюсь каким‑то во всех отношениях скользким делом — как будто тащу из воды Ихтиандра на всеобщее обозрение. И даже те несколько рекламных фраз, написанных мной про «СЕ», звучали, как говорил генерал Епанчин, точно пятьдесят лакеев вместе собрались сочинять — да и сочинили.

Вот и теперь — все вышесказанное не только ничего не объясняет про «Енотов», а, пожалуй, и вводит в заблуждение: может сложиться впечатление, что это такие чрезмерно поэтичные, трогательные песни про, как сейчас принято гнусно выражаться, котиков, КОАПП в изложении проклятых поэтов, очередные сто дней после детства. А это не сто дней после детства, это термидор после детства. Ничего смутного и трудноопределимого — «Еноты» транслировали только абсолютную безоговорочность, и с сознанием своей правоты (которая, как известно, составляет сущность поэзии) там всегда все было в полном порядке. Как‑то мы выпивали у меня дома. Усов был не в духе, капризничал, одному из моих гостей дал по морде, другого просто выгнал из квартиры. В какой‑то момент он совсем разошелся и взялся было опрокинуть стойку с компакт-дисками. Тут уж я не выдержал и схватил его за руки. Несколько секунд мы раскачивались у этой стойки, как Холмс и Мориарти над водопадом. Это было очень странное чувство — мне в тот момент показалось, что я столкнулся с чистой человеческой волей, хрупкой и несгибаемой одновременно. Почему‑то эта дурацкая мизансцена у меня теперь намертво ассоциируется с собственно песнями — поскольку те преисполнены той же бесплотной решимости.

В другой раз мы с Усовым совершали алкогольную прогулку по Москве, в неясных целях катаясь по Кольцевой линии метро. Был утомительный, нелепый день, Усов был мрачно пьян, на нас периодически наезжали какие‑то вокзальные гопники, в конце концов мне это надоело. Знаешь что, говорю, Белокуров, вот тебе деньги, делай что хочешь, а с меня довольно, я домой. С этими словами я выхожу из вагона и вдруг слышу, как он ворчит мне вслед: «Давай, давай, Господь Бог тебе плюсик поставит за то, что ты меня тут бросил одного». И двери закрываются. Я разозлился ужасно. Шел домой по улице Черняховского, пиная мусорные баки: «Нет, ну надо же, плюсики он раздает! Вот сука! Да кто ты вообще такой?! Да в чем вообще дело? Тоже мне, непризнанный гений! Плюсик! Слово-то какое выискал!»

И вот на этой-то улице Черняховского я внезапно понял, в чем вообще дело.

Сила и величие «СЕ» состоит не в куплетах-мелодиях, не в бескомпромиссности и не в синдроме Питера Пэна, и это вообще не вопрос драйва и других поверхностных рок-н-ролльных материй. Оно — в том этическом напряжении, которое свойственно каждой их песне и способно высекать искомые плюсики. И в самом Усове, и в его музыке всегда присутствовала какая‑то вздорная святость. При прослушивании этих песен неизбежно охватывает чувство вины, а происходит это потому, что так не бывает. Это творчество несовместимо с жизнью, но с жизнью не в смысле процесса (быть или не быть), а с повадками людей как таковых. Потому что лирические герои «СЕ» — эндемики, представители иного биологического вида, и коньковская квартира 104 — их рефугиум. Усовский посыл «они морлоки, значит, мы — элои» — неправильный, логически неверный, но в мире «СЕ» он звучит как аргумент от вечной истины. И в этом смысле намеренная закрытость «Енотов» объяснима — они и впрямь всегда служили воплощением несговорчивости, но это глупо списывать на эстетику андеграунда— в той же степени контркультурна нерпа или маргинален вомбат. (Вообще, «Еноты» — слишком крупное явление, чтобы судить о нем по меркам статистического панк-резистанса, тут скорее вспомнишь Эмили Дикинсон, которая отказывалась от публикаций).

В одном стихотворении 1923 года сказано: «А вам, в безвременьи летающим под хлыст войны за власть немногих, — хотя бы честь млекопитающих, хотя бы совесть ластоногих». Это сказано как будто про «СЕ». И чувство вины в данном случае неизбежно, потому что даже самый впечатлительный человек рано или поздно переварит и чужой талант, и чужое страстотерпчество, но совесть ластоногих, честь млекопитающих, а также память котят и утят — это не подлежит никакой предательской усвояемости (и Усов, думаю, прекрасно это понимает, иначе он не написал бы строчки «мы были для них чем‑то вроде слезоотвода»). И слушая эти песни, ты как бы всегда будешь бросать его одного в вагоне. А попробуешь зайти в вагон — станешь как тот мент со станции «Битцевский парк» из едва ли не лучшей их вещи «Night Flight». И ничего нельзя сделать, и от этого боль поднимается вверх, а песни становятся провозвестниками совершенно иного и лучшего измерения. Это ощущение стоит как минимум всех перевернутых стоек со всей музыкой мира.

Сетевой архив группы «Соломенные еноты» находится здесь.

Источник статьи: http://daily.afisha.ru/music/11706-umer-boris-usov-sozdatel-solomennyh-enotov-kem-on-byl-i-chem-zapomnilsya/