В том краю Караманджаро, Где о берег бьет прибой, Жил меж грядок с кабачками Мистер Йонги-Бонги-Бой. Старый зонт и стульев пара Да разбитая гитара — Вот и все, чем был богат, Проживая между гряд С тыквами и кабачками, Этот Йонги-Бонги-Бой, Честный Йонги-Бонги-Бой.
Как-то раз, бредя устало Незнакомою тропой, На поляну незабудок Вышел Йонги-Бонги-Бой. Там средь курочек гуляла Леди, чье лицо сияло. «Это леди Джингли Джоттт Белых курочек пасет На поляне незабудок», — Молвил Йонги-Бонги-Бой, Мудрый Йонги-Бонги-Бой.
Обратясь к прекрасной даме В скромной шляпке голубой, «Леди, будьте мне женою, — Молвил Йонги-Бонги-Бой. Я мечтал о вас ночами Между грядок с овощами; Я годами вас искал Между пропастей и скал; Леди, будьте мне женою!» — Молвил Йонги-Бонги-Бой, Пылкий Йонги-Бонги-Бой.
«Здесь, в краю Караманджаро, Где о берег бьет прибой, Много устриц и омаров (Молвил Йонги-Бонги-Бой). Старый зонт и стульев пара Да разбитая гитара Будут вашими, мадам! Я на завтрак вам подам Свежих устриц и омаров», — Молвил Йонги-Бонги-Бой, Щедрый Йонги-Бонги-Бой.
Леди вздрогнула, и слезы Закипели, как прибой: «Вы немножко опоздали, Мистер Йонги-Бонги-Бой! Ни к чему мечты и грезы, В мире много грустной прозы: Я любить вас не вольна, Я другому отдана, Вы немножко опоздали, Мистер Йонги-Бонги-Бой, Милый Йонги-Бонги-Бой!
Мистер Джотт живет в столице, Я с ним связана судьбой. Ах, останемся друзьями, Мистер Йонги-Бонги-Бой! Мой супруг торгует птицей В Англии и за границей, Всем известный Джингли Джотт; Он и вам гуся пришлет. Ах, останемся друзьями, Мистер Йонги-Бонги-Бой, Славный Йонги-Бонги-Бой!
Вы такой малютка милый С головой такой большой! Вы мне очень симпатичны, Мистер Йонги-Бонги-Бой! Если б только можно было, Я б решенье изменила, Но, увы, нельзя никак; Верьте мне: я вам не враг, Вы мне очень симпатичны, Мистер Йонги-Бонги-Бой, Милый Йонги-Бонги-Бой!»
Там, где волны бьют с размаху, Где у скал кипит прибой, Он побрел по краю моря, Бедный Йонги-Бонги-Бой. И у бухты Киви-Мяху Вдруг увидел Черепаху: «Будь галерою моей, Увези меня скорей В ту страну, где нету горя!» — Молвил Йонги-Бонги-Бой, Грустный Йонги-Бонги-Бой.
И под шум волны невнятный, По дороге голубой Он поплыл на Черепахе, Храбрый Йонги-Бонги-Бой; По дороге невозвратной В край далекий, в край закатный. «До свиданья, леди Джотт», — Тихо-тихо он поет, Вдаль плывя на Черепахе, Этот Йонги-Бонги-Бой, Верный Йонги-Бонги-Бой.
А у скал Караманджаро, Где о берег бьет прибой, Плачет леди, восклицая: «Милый Йонги-Бонги-Бой!» В той же самой шляпке старой Над разбитою гитарой Дни и ночи напролет Плачет леди Джингли Джотт И рыдает, восклицая: «Милый Йонги-Бонги-Бой! Где ты, Йонги-Бонги-Бой?»
Донг С Фонарем На Носу
Когда тьмою и мглою кромешной объят Злоповедный Грамбулинский Бор, Когда гулкие волны о скалы гремят И тяжелые, мрачные тучи висят Над вершинами Знудских Гор, —
Тогда, сквозь этот жуткий мрак, Какой-то брезжит светлый знак, Какой-то слабый огонек, Пронзая веером лучей Густую черноту ночей, Во тьме блуждает без дорог, Далек и одинок.
То шевельнется, то замрет, То снова медленно ползет, Как светлячок, среди стволов Гигантских Буков и Дубов. И те, кто зрят в полночный час С высоких Башен и Террас Тот слабый огонек в лесу, Тревожно ударяют в гонг И восклицают: «Это Донг! — Это Донг! Это Донг! Это Донг С Фонарем На Носу!»
Было время — Не знал он ни горя, ни зла, Жизнь его беспечально и вольно текла, Но приплыли джамбли туда в решете (Это были те самые! самые те!) — И высадились возле Зиммери-Фид, Где омары столь аппетитны на вид И прибой возле скал так бурлит и шумит, Словно чайник кипит на плите. Там они танцевали все ночи и дни И песню волшебную пели они:
Далеко-далеко, И доплыть нелегко До страны, где на горном хребте Синерукие джамбли над морем живут, С головами зелеными джамбли живут. И ушли они вдаль в решете!
И была среди джамблей Дева одна — С волосами зелеными, словно волна, И руками синими, как небосвод; Рядом с Девою милой ночь напролет Очарованный Донг водил хоровод. Но ужасный день наступил; И уплыли джамбли в море опять, И остался Донг одиноко стоять (Созерцая пустынную водную гладь) — Неприкаян, дик и уныл.
Он глядел и глядел до боли в очах На далекий парус в закатных лучах (А прибой между скал все кипел), Он мычал и стонал, он томился и чах И песню джамблей он пел:
Далеко-далеко, И доплыть нелегко До страны, где на горном хребте Синерукие джамбли над морем живут, С головами зелеными джамбли живут. И ушли они вдаль в решете!
А когда догорела заката кайма, Он вздохнул и воскликнул: «Увы! И последние выдуло крохи ума Из несчастной моей головы». И пошел он скитаться все дни напролет Среди скал и холмов, лесов и болот, Распевая: «В каком отыщу я краю Синерукую милую Деву мою? У каких берегов и озер За грядою неведомых гор?»
Так, на тоненькой дудке свистя и пища, Он скитается, милую Деву ища. И чтоб ночью не сбиться с пути, Он надрал коры осин и берез И сплел себе удивительный Нос, Вот уж истинно замечательный Нос — Такого нигде не найти! — И покрасил его яркой сурьмой, И завязал на затылке тесьмой. Этот Нос, как Башня, торчал на лице И в себе заключал он фонарь на конце, Освещающий мир Через множество дыр, Проделанных в этом огромном Носу; Защищенный корой, Чтобы ветер сырой Его не задул в злоповедном лесу.
Так все ночи и дни напролет Он блуждает средь гор, лесов и болот, Этот Донг С Фонарем На Носу! Пугая дудочкой ворон, Уныл, истерзан, изнурен, Все ищет, но не может он Найти свою красу. И те, кто зрят в полночный час С высоких Башен и Террас Тот беглый огонек в лесу, Тревожно ударяют в гонг И восклицают: «Это Донг! Это он там блуждает в лесу! — Это Донг! Это Донг! Это Донг С Фонарем На Носу!»
Лимерики
Жил-был старичок из Гонконга, Танцевавший под музыку гонга. Но ему заявили: «Прекрати это — или Убирайся совсем из Гонконга!»
Один старикашка с косою Гонялся полдня за осою. Но в четвертом часу Потерял он косу И был крепко укушен осою.
Жил старик на развесистой ветке, У него были волосы редки. Но галчата напали И совсем общипали Старика на развесистой ветке.
Жил старик у подножья Везувия, Изучавший работы Витрувия, Но сгорел его том, И он взялся за ром, Ром-античный старик у Везувия.
Жил старик, по фамилии Плиски, С головою не больше редиски. Но, надевши парик, Становился старик Судьей, по фамилии Плиски!
Жил один старичок в Девоншире, Он распахивал окна пошире И кричал: «Господа! Трумбаду, трумбада!» — Ободряя народ в Девоншире.
Одна старушонка из Лоха Себя развлекала неплохо: Все утро сидела И в дудку дудела На кустике чертополоха.
Пожилой джентльмен из Айовы Думал, пятясь от страшной коровы: «Может, если стараться Веселей улыбаться, Я спасусь от сердитой коровы?»
Некий джентльмен в городе Дареме Постоянно был мучим кошмарами. Чтобы горю помочь, Приходилось всю ночь Освежать его пивом с кальмарами.
Жила-была дама приятная, На вид совершенно квадратная. Кто бы с ней ни встречался, От души восхищался: «До чего ж эта дама приятная!»
Жил мальчик из города Майена, Свалившийся в чайник нечаянно. Он сидел там, сидел И совсем поседел, Этот бывший мальчишка из Майена.
Жил мальчик вблизи Фермопил, Который так громко вопил, Что глохли все тетки И дохли селедки, И сыпалась пыль со стропил.
Один джентльмен втихомолку Забрался на старую елку. Он кушал пирог И слушал сорок, На ту же слетевшихся елку.
Жил один долгожитель в Пергаме, Он Гомера читал вверх ногами. До того дочитался, Что ослаб, зашатался И свалился с утеса в Пергаме.
Жил в Афинах один Стариканос, Попугай укусил его за нос. Он воскликнул: «Ах, так? Сам ты попка-дурак!» — Вот сердитый какой Стариканос!
Жил старик с сединой в бороде, Восклицавший весь день: «Быть беде! Две вороны и чиж, Цапля, утка и стриж Свили гнезда в моей бороде!»
Жил старик благородный в Венеции, Давший дочери имя Лукреция. Но она очень скоро Вышла замуж за вора, Огорчив старика из Венеции.
Говорил старичок у куста: «Эта птичка поет неспроста». Но, узрев, что за птаха, Он затрясся от страха: «Она вчетверо больше куста!»
Жил-был старичок у причала, Которого жизнь удручала. Ему дали салату И сыграли сонату, И немного ему полегчало.
Жила на горе старушонка, Что учила плясать лягушонка. Но на все «раз-и-два» Отвечал он: «Ква-ква!» Ох, и злилась же та старушонка!
Жил один старичок на болоте, Убежавший от дяди и тети. Он сидел на бревне И, довольный вполне, Пел частушки лягушкам в болоте.
Жил на свете разумный супруг, Запиравший супругу в сундук. На ее возражения Мягко, без раздражения Говорил он: «Пожалте в сундук!»
Жил-был старичок у канала, Всю жизнь ожидавший сигнала. Он часто в канал Свой нос окунал, И это его доконало.
Жил-был старичок между ульями, От пчел отбивался он стульями. Но он не учел Числа этих пчел И пал смертью храбрых меж ульями.
Жил-был старичок из Винчестера, За которым погналися шестеро. Он вскочил на скамью, Перепрыгнул свинью И совсем убежал из Винчестера.
Жил-был человек в Амстердаме, Не чистивший шляпу годами. Он в ней невзначай Заваривал чай И в ней же гулял в Амстердаме.
Жил общественный деятель в Триполи, У которого волосы выпали. Он велел аккуратно Все их вставить обратно, Озадачив общественность Триполи.
Принц Непальский покинул Непал И в пути с парохода упал. На запрос из Непала: «Что упало, пропало!» — Отвечало посольство в Непал.
Жил один джентльмен из Ньюкасла, У которого трубка погасла. Он сказал себе: «Тэк-с…» Съел бульон и бифшекс. Вот какой молодец из Нькасла!
Баллада о великом педагоге
Он жил в заливе Румба-Ду, Там, где растет камыш, Сажал на грядках резеду, Ласкал ручную мышь. Дом был высок, а за окном — Лишь океан и окоем.
Он был великий педагог, Детишек лучший друг: Кто честно выполнял урок И грыз гранит наук, Тем разрешал он рвать камыш И позволял погладить мышь.
Но кто ученьем пренебрег, Валяя дурака, К тем он бывал ужасно строг: Хватал их за бока И, правым гневом обуян, Швырял с утеса в океан.
Но чудо! дети в бездне вод Не гибли средь зыбей, Но превращались в стайки шпрот, Плотвят и окуней. O их судьбе шумел камыш И пела песнь ручная мышь.
Баллада о Кренделе Йоке
Жил на самой вершине Сдобной Сосны Некий Крендель Брендель Йок; Он шляпу носил такой ширины, Чтоб никто его видеть не мог. Шире дюжины зонтиков шляпа была, Лент и бантиков было на ней без числа, И висели кругом колокольцы на ней, Чтобы звоном веселым встречал он гостей, Этот Крендель Брендель Йок.
Но гости не шли и не шли к нему, И воскликнул Крендель Йок: — Так к чему же мне пышность и сдобность к чему, И джем, и крем, и творог? Чем я думаю больше о жизни своей, Тем становится мне все ясней и ясней, Что безлюдны, как Арктика, эти места И жизнь моя здесь холодна и пуста, — Молвил Крендель Брендель Йок.
Но однажды слетели к Сдобной Сосне Канарейка и Канарей. — Ах, я видела это место во сне! Милый друг, погляди скорей: Вот так шляпа! В ней футов, наверное, сто; Не построить ли нам в этой шляпе гнездо? Мистер Крендель Йок, вы позволите тут, На сосне, нам устроить уютный приют Вдалеке от опасных зверей?«
А тотчас прилетели туда Свиристель, Любопытная Сыть и Пчела, Голенастая Цапля и маленький Шмель, И Улитка туда приползла. И припрыгал мышастый-ушастый Ням-Ням, И все хором взмолились: — Позвольте же нам На краю этой шляпы прекрасной у вас Приютиться на время — на век иль на час, Ибо здесь только жизнь весела!
А за ними — Сова и Малайский Медведь, Перепелка и Снежный Вьюрок, Озабоченный Рак, Не Умеющий Петь, И Поббл Без Пальцев Ног, И Слоненок, рожденный в Цейлонском Лесу, И трагический Донг с Фонарем на Носу; И все просят одно: мол, позвольте нам тут, В вашей шляпе, устроить приятный уют Мистер Крендель Брендель Йок!
И подумал тогда, и сказал себе так Этот Крендель Йендель Йок: «То-то будет на Сдобной Сосне кавардак, Когда все прилетят на чаек!» И всю ночь до утра под Лимонной Луной Танцевали и пели они под сосной, И шумели вразброд, и кричали: ура! — И счастливы были всю ночь до утра, Пока Рак не подул в свой Свисток!
Дядя Арли
Помню, помню дядю Арли С голубым сачком из марли: Образ долговяз и худ, На носу сверчок зеленый, Взгляд печально-отрешенный — Словно знак определенный, Что ему ботинки жмут.
С пылкой юности, бывало, По холмам Тинискурала Он бродил в закатный час, Воздевая руки страстно, Распевая громогласно: «Солнце, солнце, ты прекрасно! Не скрывайся прочь от нас!»
Точно древний персианин, Он скитался, дик и странен, Изнывая от тоски: Грохоча и завывая, Знания распространяя И — попутно — продавая От мигрени порошки.
Как-то, на тропе случайной, Он нашел билет трамвайный, Подобрать его хотел: Вдруг из зарослей бурьяна Словно месяц из тумана, Выскочил Сверчок нежданно И на нос к нему взлетел!
Укрепился — и ни с места, Только свиристит с насеста Днем и ночью: я, мол, тут! Песенке Сверчка внимая, Дядя шел не уставая, Даже как бы забывая, Что ему ботинки жмут.
И дошел он, в самом деле, До Скалистой Цитадели, Там, под дубом вековым, Он скончал свой подвиг тайный: И его билет трамвайный, И Сверчок необычайный Только там расстались с ним.
Так он умер, дядя Арли, С голубым сачком из марли, Где обрыв над бездной крут; Там его и закопали И на камне написали, Что ему ботинки жали, Но теперь уже не жмут.
Источник статьи: http://kruzhkov.net/poemsforkids/zhil-odin-starichok/