Сказ о Черном Чапае. Глава 1 Степь
Велика и сурова степь. Ни конца ни края ее владениям. Выжжена солнцем и выбелена ветрами необъятная пустошь степи. Чахлый типчак, ковыль да горькая полынь, вгрызаясь ветвящимися корнями вглубь просоленной насквозь земли, мерно кланяются под тоскливый свист суховея. Лишь изредка средь жухлых трав мелькнет испуганный степной зверек, привыкший выживать в зное и стуже. Вечна степь, непокорно ее безмолвное тысячеверстье человеку. До слез глядит он на дикий простор, разлетевшийся сколько хватает глаз. До кружения в голове дышит вольной хмельной ширью степи, зовущей за окоем горизонта, где бродит ветер, а небо касается земли. И грезится ему, что где-то там далеко-далеко, в сказочном Беловодье, о котором бают старики прячется людское счастье, одно на всех. Но заморочит степь, обманет — не сыщешь никакого Беловодья за тем краем, и чудится будто весь мир — это тоскливая безлюдная бесконечная всепожирающая пустошь. Разве что табунщик, перегоняющий лошадей, едва расшевелит сонную степь, разгонит мрачные думы, но и он пропадет, словно не бывало.
Только повстречавшись с рекой, сбросит оцепенение степь, распускаясь многоцветием жизни. Вьется по степному раздолью синей лентой Яик-река от горных хребтов до далекого Каспия. Клокочет капризная мелководная речушка, виляет среди уральских скал до огромного Яицкого болота, а накопив силенок, выбирается из него уже величаво, широко, размахнувшись на несколько верст от берега до берега. У Орска Яик поворачивает на закат, и уткнувшись в пологие Губерлинские сопки, точит их длинным узким ущельем. Вырвавшись из каменных теснин, вольготно разливается по степной равнине река, загибаясь у Яицкого городка к югу. И снова неспешно текут спокойные воды к морю.
Но порой ни с того ни с сего вспоминает Яик свой вздорный характер, гуляя по степи, роет себе новое русло, нежданно затапливая казацкие селения. Весной, переполняясь талыми водами, поит Яик пересохшие бесчисленные озерца-старицы. И в зазеленевшей, набухшей травяными соками, пойме птичьим щебетом звенит песнь во славу весны. На песчано-глинистых крутых ярах подпевают ей, раскачиваясь, высокие тополя и, клонясь к земле, едва слышным шелестом словно рукоплещут ивы. В прибрежных камышах нагуливает вес отощавший за зиму кабан, промышляет поживу волк-разбойник. На отмелях, где вода прозрачна, мечутся стайки мелкой серебристой рыбешки, на которую из тростниковых зарослей целит зубастая щука. А вечная суровая степь терпеливо ждет, когда веселая песнь стихнет, и снова все уснет в умиротворении до следующей весны. Однако то присказка, сказка впереди.
Подобно бурлящему в теснинах Яику, чапаевская дивизия своенравным неистовым потоком мчалась по степи. Черной волной накатывались чапаевцы на тылы белых и с остервенелым отчаянием рубили врага, как два с половиной века назад рубил царских стрельцов в Яицком городке сам Стенька Разин. Но всему приходит конец. Изнуренная боями, иссеченная пулеметным свинцом, опаленная орудийным огнем чапаевская дивизия теперь отступала, словно обессилевший зверь после долгой и неудачной охоты. Скрипели на ухабах колеса тачанок, понуро плелись отощавшие лошади, хмурились изможденные осунувшиеся лица солдат. Над степью занялась и, не успев набрать полной грудью воздуха, задохнулась едкой дорожной пылью походная песня:
Восстанемте, братья, и с нами вперед!
Под знаменем черным восстанет народ.
Погоняя «добрым» словом гнедого взмыленного жеребца, всадник резвым галопом скакал вдоль растянувшейся маршевой колонны. Натянув поводья, он вдруг резко осадил коня. Чересчур норовистый молодой жеребец, встав на дыбы, закружился на месте, силясь скинуть назойливого седока.
— Товарищ ординарец! — спрыгивая наземь, приветствовал Чапаев одного из бойцов, как и вся дивизия, основательно поизносившегося — в засаленной гимнастерке и стоптанных запыленных ботинках с бурыми от грязи обмотками. Чапаев, наоборот, одет был отменно — черная папаха, новенький френч, портупея с прицепленным с одного бока маузером, с другого — казацкой шашкой, синие кавалерийские брюки, высокие начищенные сапоги. Среднего роста, с тонкими чертами лица и голубыми глазами Василий Иванович, казалось, совсем не походил на грозного бесстрашного командира, но его властные движения и уверенный голос быстро избавляли от подобных сомнений. Петька — дюжий, ладно скроенный, с густыми вьющимися темными волосами балагур, как и положено ординарцу, выскочил из строя, вытянувшись во фрунт, взял под козырек.
— Как настроение? — Чапаев прищурился и подмигнул.
— Да вот думка мне покою не дает, — ответил Петька.
— О чем думка-то твоя? Где в Лбищенске самогонкой разжиться, иль махорки у кого стрельнуть?
— Бери выше, Василий Иваныч. Во всемирном масштабе! — лицо Петьки приобрело многозначительный вид.
— Ишь ты, во всемирном. Ну и шо тебя волнует в энтом масштабе? — Чапаев сдвинул папаху на затылок и разгладил чуб.
— Когда мы всех гадов буржуев кончим и справедливость по всей земле восторжествует? — иногда ординарец озадачивал командира каверзными вопросами, смысла которых до конца и сам не понимал.
— Сурьезные вопросы! А шо делать али кто виноват — об том не мозгуешь?
— Было бы об чем мозговать! — возмутился Петька. — Кого как не буржуев винить, эксплуататоров трудового народа? Бить их до победного конца — вот шо делать!
— Эх простота. Ну а как всех врагов изничтожишь?
Сметливый чапаевский ум не принимал сразу простых и, казалось бы навскидку, верных ответов. Чапаев всегда въедливо, неторопливо рассуждая что да как, доходил до сути дела, но уж если составлял мнение по какому-нибудь вопросу, то тут уж никто не мог его сдвинуть ни на пядь.
— Апосля всемирная коммуна. Живи не хочу, катайся как сыр в масле. — Петька осклабился сладкой улыбкой, будто представил себя головкой сыра возлежащей на ложе из коровьего масла.
— Знаешь, товарищ дорогой, смекаю я: не бывать счастью всеобщему, — Чапаев носком сапога пнул лежащий на дороге камешек. — Страданий тех вот сколь угодно, хоть лопатой греби.
— С чего это ты, командир, словно на панихиде запел?! — Петьку разобрало: как-так нет счастья.
— Верно, по человеку панихиду справляю.
Характер Чапаева был таков, что веселье и шутки неожиданно сменял он на мрачную задумчивость, в такие моменты в дивизии знали: «Чапай думу думает» и старались понапрасну не лезть на рожон.
— Пуст человек, словно ножны без сабли. Разлюбил я человека. А за шо его любить? — вопрошал Чапаев. — Выела душу нам изнутри ненависть, воюем уж пятый год как, озлобились хуже зверей.
— На кой ляд, скажи мне тогда, мы кровушку проливаем, как не за ради человека? По-твоему, ложись да помирай! Сражаемся-то мы против злобы человеческой! Али не так? Слушаю да диву даюсь! Не уразумею твою философию, — Петька развел руками в стороны, будто пытаясь ухватить ускользавшую мысль командира. — Ты как-никак плоть от плоти простого народа, а рассуждаешь — не понять. гнешь куда-то.
— Так ведь я не анкета, на мне не написано, чего пережил, какие мысли передумал. Мальцом, помню, года два по Волге мыкался с шарманщиком. Всякого тогда навидался, наслушался. Иной раз болтали, будто приблудила меня губернаторская дочка от цыгана-артиста, да и отдала как игрушку в бедную семью, шоб позору избежать, значит. Поди, оттудова у меня и тяга неуемная к свободе да шалопайству. Повезло у нашего лучшего столяра в учении состоять. Грамотный оказался мужичонка, он-то мне мозги вправил, как отец родной надоумил. До того в трактире половым прозябал, тычками да оскорблениями обласкан, случилось у купца помощником служить, тот, стервец, воровать у покупателя приучал. Одно с младых ногтей понял: человек человеку волк. Да и как не быть волком, коли людей будто зверей в одной клетке заперли и нарошно стравливают! Классовая борьба, значит! И главный-то зачинщик, пожалуй, не буржуй и не император даже. Они-то помрут, и духу их не останется. Мерекаю, шо сам человек и есть первый враг себе и другим.
Ошалевший от такого зигзага Петька с недоумением поскреб маковку.
— Людей много разных на своем веку встречал, — продолжал Чапаев, — вывелся породой человек, мелочен да жаден, до чужого завистлив! А уж ежели власть ему дадена, то тут не удержишь — самый что ни на есть праведник мироедом обернется. Мабуть, нам с самого началу нутро вложили такое поганое?! Никак извести его в самих себе не удается. Пошел я за большевиками, цели-то у них какие! Простолюдину свободу дать, построить коммунизьм — мир без ненависти, справедливый. Нет, пригляделся, опять нашего брата объегоривают — новых бояр да воевод на выю народу сажают. У большевиков в штабах-то кто верховодит? Сплошь генералы царской армии — военспецы-предатели. Вот случай расскажу. Решил я в Москве стратегической науке поучиться, в академии военной, значит. Был у нас один преподаватель из бывших генералов, надменный. Погоны спорол, кресты георгиевские поснимал, сволочь, но следы-то на мундире, в котором на занятиях щеголял, так и остались. Экзаменует как-то меня: знаешь, мол, неуч, Неман-реку, укажи ее на карте. А я на этом Немане еще в Германскую кровь проливал. Зло меня разобрало — эдакие стратеги по карте на погибель гоняют нас, дурней, и нами же брезгуют. Ну я возьми и спроси: «Вы о реке Солянке слыхали? Нет, — говорит, — не слыхал». То-то! Я ему и ответил: «А сейчас Солянка, я-то ейные берега наизусть выучил — на пузе исползал, важность имеет для целого фронта почище вашего Немана». Он осерчал, ругался словами всякими, короче говоря, выпихнули меня из академии. Им, вишь, люд простой поперек горла. У них другая революция. Так я и притерся апосля большевиков к анархистам. Вот оно, думаю, дело-то где! Это тебе не в академиях карты штудировать. Анархисты разом всего достичь желают и стеснения никому — каждому своя воля. Опять же с буржуями да офицерами разговор короткий у них.
— Да и ты, чего греха таить, не в меру лют на расправу с офицерьем, — отметил Петька.
В бою Чапаева, завидевшего золотые погоны, распаляла неописуемая ярость, степным ветром, расправив крылья бурки, мчался во весь опор, лавой за своим командиром рассыпались по степи чапаевские конники, обнажив сверкающие смертью шашки, врезались в самую гущу неприятеля.
— То ли со страху, то ли нюхнувши марафету, брешут они, — продолжал Петька, — будто ворон черный реет над тобой, оберегая в бою. Дескать, наперед заглядываешь его оком, потому и невредимым выходишь из любой сечи. Вот и кличут тебя по степи не иначе как Черный Чапай.
— Не ворон надо мной вьется, а черный стяг свободы-анархии. Храним я народом, бьюсь супротив всякой власти, а для человека воли и справедливости взыскую, ничего иного ему не надобно, так полагаю! Мабуть, освободивши и уравняв весь народ, мы и заживем как полагается — по правде, перестанем ближнего гнобить, счастье для всех добудем. Вот моя философия. — Чапаев замолчал, отрешенно крутя ус.
Вдали виднелись предместья Лбищенска. Побагровевшее солнце, испускавшее последние лучи, утопало в помрачневшей стынущей реке. Сотни лет назад пришли на берега Яика казачки с Дона да Волги, нахраписто взявшись за дело, принялись обживать эти глухие места. Бывало, то крымчаки, то ногайцы вдруг выскочат из дикой степи на невысоких выносливых лошадках и пожгут казачьи станицы. После уже ногайский мурза ждал казачью ватагу в гости с ответом, готовил свой Сарайчик к осаде. Беспокойные соседи достались казачкам, да к тому же недалече Русь Московская, что не прочь разжиться яицкой землицей. Помолившись, снимали вострые сабли, клали жезлы да челом били казачьи есаулы пред московским государем: «Прими нас под крыло, царь-батюшка, чай православные мы и службу сумеем справно нести». Пожаловал им государь с царского плеча Яик в вечное владение. Всех ратных подвигов яицких воинов во славу Руси не счесть, храбро сражались они там, куда указывал перст самодержца. Однако, иной раз закипала кровушка казацкая, как клокочет бурунами вода на перекатах Яика. Поднимались казачки против несправедливости, за волю вольную и не было с ними сладу, бунт бессмысленный и беспощадный разгорался как степной пожар, да такой, что зарево не только в Первопрестольной, но и в далекой Северной Пальмире примечали. Выгорали крепости и усадьбы, казачья густая кровь сдабривала иссохшую землицу. Взбунтовавших голытьбу атаманов жгли железом, распинали на дыбе, сажали на кол, а равнодушное солнце, как и прежде, укладывалось на ночь в волны Яика, чтобы назавтра вновь взойти над этим миром.
Автор выражает благодарность за редакторскую правку Галине Заплатиной.
Источник статьи: http://proza.ru/2016/10/07/1602
Чапаев
Анекдоты о легендарном комдиве сопровождают нас всю жизнь, начиная с детского сада. И кажется, что их — тысячи. Исследование данного вопроса показало, что анекдотов о Чапаеве существует не более двухсот. И большая часть из них — юмор на уровне упомянутого детского сада. Здесь отобраны 70 наиболее веселых и остроумных, на наш взгляд, анекдотов. Надеемся, что читатели оценят наш труд.
01
Кораблекрушение. Петька с Чапаевым спасаются и оказываются на острове,населенном дикарями. Те их хватают и говорят, что нужно пройти пять испытаний, если они справятся, то их отпустят, запорют хоть одно – съедят. И тут же дают им первое, самое простое задание: к утру нужно изготовить лук и стрелы, а затем Василий Иванович должен с пятидесяти
шагов попасть в яблоко на голове у Петьки. А сами, не теряя времени, уже и дровишки начинают готовить.
Делать нечего, сели Чапай с Петькой у ручья и начали оружие мастерить. Старались и так, и сяк, и язык высовывали, но лук вышел — курам на смех, натянули на него тетиву, его совсем перекособочило. Со стрелами еще хуже. Но деваться некуда, стали тренироваться в стрельбе. С пяти шагов Чапай не то что в яблоко, в Петьку ни разу даже не попал.
— Эх, Петька, неужели нет на свете такой силы, которая бы меня из лука быстренько стрелять научила? — горестно сказал Василий Иванович, — все бы я за нее отдал.
Попрощались друзья друг с другом, пустили слезу скупую, и пошли к ручью умыться. Черпнул Чапай воды, а в руке Золотая рыбка, и предлагает она за свою свободу одно желание исполнить. Обрадовался комдив и попросил, чтоб научила она его из лука стрелять, да так, чтобы всегда в яблочко попадал. Исполнила рыбка его желание.
Поставил он Петьку в 10 шагах, выстрелил – попал в яблоко, поставил в 30 шагах – попал, в 50 – и опять в яблочко. Чапай — довольный, а Петька плачет.
— Ты чего это, Петька?
— Василь Иваныч, ты что, всю жизнь мечтал Робин Гудом стать?
— Нет, Петька.
— Так, а чего мы тогда с этого гребанного острова не свалили?!
02
В отряд к Чапаеву пришел записываться каратист — хвалится, что все может.
— А лом согнуть?
— Могу и лом.
Тут же построили всех — посмотреть на это чудо.
Каратист говорит: нужен помощник поздоровее. Разводит ему руки в стороны, вкладывает в них лом. разбегается. хрясь ногой по яйцам!
Мужик: ЫЫЫЫЫ.
Лом медленно сгибается.
03
Петька прибегает к Василь Иванычу, весь запыхался, говорит:
— Я там, Василь Иваныч, колодец нашел, который все переворачивает. Во!
— Пойдем, посмотрим!
Подходят к колодцу. Петька: «Крикни чего-нибудь, Василь Иваныч».
Чапай:
— АУ!
От туда
— УА!
— АУ!
— УА!
— Ой, да нихуя себе!
— А хули ты думал!
04
Сидят Петька с Василием Ивановичем поздно вечером, бухают. Петька говорит:
— Ну ладно, Василий Иванович, пойдем спать, что ли. Тебе еще завтра Урал с одной рукой переплывать.
05
Петька — Чапаеву:
— Василь Иваныч, как ты думаешь — кто будет президентом России?
— Конечно же, Путин, Петька. Но звать его будут Иванов.
— А, понимаю, для конспирации.
— Нет, Петька, для Конституции.
06
— Петька, пошли на рыбалку, — зовет Чапаев.
— Василиваныч, какая рыбалка? Водки нет.
— А что есть?
— Анаша.
— Ну ладно, — говорит Чапаев и удобней располагается в кресле. — Тогда давай здесь порыбачим.
07
— Критика, — сказал Чапай, — это когда ты, Петька, рядовой боец, можешь мне в глаза сказать все, что угодно.
— А ничего мне за это не будет?
— Ничего, Петька! Ни коня нового, ни шашки, ни сбруи.
08
Чапаевская дивизия ударилась в пьянство. На следующий день выходит из своей палатки мрачный, неопохмелившийся Чапай, строит дивизию и грозно спрашивает:
-Так кто это вчера пьянствовал ?
Молчание.Наконец выходит из строя смелый Петька и говорит:
-Я, Василий Иваныч.
Чапай еще больше мрачнеет и снова спрашивает:
-Так кто вчера на ногах не держался? Кто бухал не в меру? Выйти из стоя !
Выходит из строя солдатик. Чапай смотрит на них мрачно, что-то в уме прикидывает и говорит:
-Значит так. Я, Петька и вот этот солдатик сейчас пойдут в деревню похмеляться. А остальным товарищ Фурманов прочтет лекцию о вреде пьянства.
09
— Василий Иванович,- спрашивает Петька,- что такое «двойные стандарты»?
Подумал Чапай и говорит:
— Вот ты, Петька, когда с Анкой любишься, ей приятно?
— Конечно!
— И ты этому рад?
— Еще как!
— А когда я с ней люблюсь, ей ведь тоже приятно! Но ты этому совсем не рад. Вот таким макаром, Петька, ты применяешь в отношении Анки двойные стандарты!
10
Петька допытывается у Чапаева:
— Василий Иваныч, а вот ты два литра водки выпить можешь?
— Конечно могу, Петька, а как выпью — такие идеи задвигаю!
— Василий Иваныч, а травы — целый косяк — можешь скурить?
— Да запросто, как накурюсь — выхожу перед дивизией речи толкать, так прет!
— Обана, Василий Иваныч, а грибов можешь сожрать горсть? А потом, наверное, книги писать тянет, философию всякую, да?
— Не, Петька, грибов, а потом философию — не могу.
— А вот товарищ Ленин — может!
11
Чапай плывет через реку, вокруг пули фонтанчики поднимают все ближе и ближе.
— Петька! — орет Василий Иванович. — Что они творят! Режиссер обещал, что патроны холостые будут!
— Василь Иваныч! — кричит в ответ Петька. — А ты сценарий до конца прочитал?
12
США. Капитолийские холмы. Возле Капитолия прогуливаются Петька и Чапай.
Петька:
— Василь Иваныч! А ты знаешь трех самых великих американских евреев, а?
Чапай:
— Хе! Петька! Ну кто же их не знает! Это Бэтман, Спайдерман и Cуперман!
13
Петька — Чапаеву:
— Эти врачи когда-нибудь трезвыми бывают?! Вот, Василий Иванович, тут принесли заключение о твоем медосмотре, так эти болваны умудрились в графу «Диагноз» твои инициалы вписать.
14
Петька спрашивает Василия Ивановича Чапаева:
— А что такое нюанс.
Он ему:
— Давай лучше на примере покажу. Снимай штаны и становись раком.
Петька становится, а Василий Иванович ему засовывает в жопу член и говорит:
— Вот смотри, Петька, у тебя член в жопе, и у меня член в жопе. Но есть нюанс.
15
— Василий Иванович, как слово “вторник” пишется?
— Вторнек? Вторник? А тебе зачем, Петька?
— Да профсоюзное собрание хочу провести.
— Слушай, Петька, у меня дела, посмотри в словаре сам.
Приходит Чапаев после обеда:
— Петька, что за ерунда: «В среду профсоюзное собрание, но приходите на день раньше»
— Так, Василий Иванович, весь словарь перерыл, а там на “ф” только фуфайка и флаг!
16
Чапаев, Фуpманов, Петька пьют поpтвейн. Чапаев наливает себе и Фуpманову полный стакан а Петьке пол-стакана остается. Квакнули, pазлили 2-ю бутылку — аналогичная фигня. Тут Фуpманов возмутился:
— Василий Иваныч! Второй pаз можно бы и pуку набить!
Петька (злобно):
— Да че там pуку, за такое можно и моpду.
17
Бреется Чапаев саблей, сзади подходит Петька:
— Здорова, Василий Иванович. Чего захрюкал? Не узнал что ли?
18
Подходит Василий Иванович к Анке и говорит:
— Ну что, Анка, пойдем искупаемся? До того берега сплаваем.
— Ты че, Чапай, охренел, с кем я обратно-то потом поплыву?
19
Чапаев и Петька ложатся спать, снимают сапоги.
Петька смотрит на ноги Чапаева и говорит:
— Какие у тебя ноги грязные, даже грязней моих!
— Так я ведь, Петька, и живу подольше твоего.
20
Петька вытащил Чапаева из реки Урал и делает ему искусственное дыхание. Вода из Василия Иваныча все хлещет и хлещет. Подъезжает казачий разъезд.
Есаул советует:
— Да вынь ты ему жопу из воды, а то весь Урал перекачаешь!
21
Приходит Петька к Василию Ивановичу.
— Василий Иванович, тут колодец нашли умный, эхо отвечает всегда в тему.
Приходит Чапаев, наклоняется над колодцем.
— Кому не спится в ночь глухую? — Хую — хую — хую.
— Кого **** мы спозаранку? — Анку — анку — анку.
— Кто с****ил хомуты? — Ты — ты — ты.
— Петька, закопай этот колодец, шибко умный.
22
Собрался Чапаев поступать в математический институт, провалил экзамен и вернулся в часть Петька спрашивает: на чем завалился? Василий Иваныч отвечает:
— Так вопрос попался – сколько будет 0,5 плюс 0,5? Я чувствую что литр, а математически объяснить не могу.
23
Фурманов спрашивает у Чапаева:
— Василий Иванович, ты за какой блок голосовать будешь: ЛДПР, КПРФ, ОВР, ЕМ, СПС, НДР или за какой другой?
Чапаев, хитро глядя, на Фурманова:
— А вот ты скажи, Фурманов, где Владимир Ильич?
— Известно где, он уже давно в гробу.
— И я за этот блок голосовать буду, он для трудового человека нынче самый родной.
24
Чапаев вернулся из Италии.
— Василий Иваныч, скажи что-нибудь по-итальянски, — просит Петька.
— Пошел на *** , Петруччо!
25
Пришел Петька к Чапаеву и спрашивает , что такое логика? Чапаев отправляет к Фурманову.
— Фурманов, скажи,что такое логика?
— Ну вот смотри.У тебя спички есть?
— Есть.
— Значит ты куришь. Ну если куришь, значит и пьешь, а если пьешь – то и с девками балуешься, ну, а если балуешься, значит не голубой. Логично?
— Логично.
— Ну, теперь понял?
— Понял.
Приходит к Чапаеву. Чапаев его и спрашивает:
— Ну что,узнал?
— Узнал.
— Ну и что?
— У тебя спички есть?
— Нет.
— Ну, значит, ты — голубой.
26
Чапаев на чемпионате мира по плаванью, дистанция 100 м. Петька, тренер, говорит:
— Не волнуйся, Василий Иваныч, я гарантирую — на трибунах все без оружия.
27
Плывет Чапай через Урал, раненый, одной рукой загребает. Тут к нему на плечо чайка опускается, смотрит на него черным глазом и спрашивает:
— Ты че делаешь?
— Да вот, ранили меня, приходится одной рукой грести.
— Че, серьезно, что ли?
— Правда. Из пулемета, вот еле плыву.
Чайка прищурившись глядит ему прямо в глаза:
— Чапай, а ты, часом, не дрочишь?
28
Пришел Василий Иванович с Анкой на конюшню трахаться. Только Чапаев штаны снял, как видит, Петька тоже зачем-то на конюшню идет. Василий Иванович тогда Анку быстренько сеном закидал, а у самого уже нет времени спрятаться. Вдруг смотрит, в углу куча говна лежит, ну он быстренько над ним присел, типа тужится. Заходит Петька:
— Василь Иваныч, ты что тут делаешь?
— Не видишь, что ли — сру!
— А чего под тобой говно-то ЛОШАДИНОЕ.
— Ну дык, не даешь ведь посрать ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ.
29
Петька влетает к Чапаеву в штаб.
— Василий Иванович! Вооружение меняют, нам вон ракеты прислали.
— А седла к ним есть?
30
Петька по гарнизону идет, а сам грустный-прегрустный. Чапаев спрашивает:
— Че случилось, Петька?
— Да Анка, зараза, мать ее. Иду я вчера мимо бани, смотрю — она из окошка высунулась и мне машет, энергично так, мол, дуй сюда! Ну, я в предбанник захожу, портки, гимнастерку снимаю, дверь открываю.
— Ну??
— Партсобрание там.
Источник статьи: http://proza.ru/2009/11/11/109