Сказка про Шиша — русская сказка
Шиш – известный персонаж,
Яркий сказочный типаж.
Шиш в народе – просто кукиш,
От него ты шиш получишь.
Кто за ум, а Шиш за дело –
Малый он довольно смелый.
Жди скандала и потехи,
Прибауток, шуток, смеха.
Его братья невзлюбили,
В детстве чуть не погубили.
Только Шиш не заробел,
Повзрослел, разбогател.
На язык всегда остёр
И, как всякий Шиш, хитёр.
Слушай сказку про Шиша,
Правды в ней на полгроша.
Шиш давно уже в дороге,
Зной и пыль, устали ноги.
Видит: лошадь впереди,
На возке мужик сидит.
У Шиша душа запела –
Крикнул он довольно смело:
-Эй, Какойтович Какой-то!
Здравствуйте, прошу, постойте!
Слышит дядька, что позвали
И по отчеству назвали.
Малый с виду простоват,
Из своих, видать, ребят.
Шиш свою забаву гнёт:
-Как супруга-де живёт?
Как детишки-то растут?
Хорошо, поди, живут?
-Слава Богу! Коль знакомый,
Подвезу тебя до дому.
Шиш доволен, рядом сел,
Мысли так и сяк вертел.
Ну, никак без разговора,
Слово – всем в пути опора.
Чтобы время скоротать,
В рифмы, мол, давай играть.
Объясняет умно, ладно:
Говори, чтоб было складно.
-Как отца при жизни звали?
-Все Кузьмою величали.
-Вот и рифма:
Я Кузьму
Да за бороду возьму!
Хмурит брови мужичок,
Но пока ещё молчок.
-А скажи, как деда звали?
-Все Иваном величали.
-Ха! Твой дедушка Иван
Посадил кошку в карман.
Кошка плачет и рыдает,
Твого дедушку ругает.
Мужичок разгорячился,
На Шиша вдруг рассердился:
-Как, скажи, тебя зовут?
-Федя я, весь тут как тут.
-Если ты, милейший, Федя,
То поймай в лесу медведя.
На медведе поезжай,
А с моёй лошади слезай!
Шиш клянётся, мол, обман,
А зовут его Степан.
-Ну а если ты Степан,
То садись в аэроплан,
В аэроплане и летай,
А с моей лошади слезай!
-Я Силантий, не Степан,
Не хочу в аэроплан!
-Ну а если ты Силантий,
С моей лошади слезантий!
Слез с телеги, постоял
Да затылок почесал.
Так и надо тебе, Шиш,
Знай, что людям говоришь!
Коль не знаешь умных слов,
Не болтай и пустяков.
Шиш до города добрался,
Сразу будто растерялся.
Заглянул в трактир бедняга,
Но хозяйка, видно, скряга.
До чего ж была она
Пышнотела и вредна.
Видит: путник-то бедняк,
Перебьётся, мол, и так.
-Не готовлено, не ждали,
Печь ещё не разжигали, —
Хлеб с водою предлагает.
Шиш всё видит, примечает:
У хозяйки – гусь в печи
Жаркой корочкой шкварчит.
Но хозяйке всё неймётся –
Над Шишом она смеётся:
-Ты везде, поди, бывал,
Много разного видал?
Может, дело завело
В Сковородкино село,
Что стоит в Печном уезде?
Не встречал ли там в разъезде
Господина? Всех надул
Гусев – Жареный. Смекнул?
Занесло в сей миг к трактиру,
Видно, знатную фигуру.
На крыльцо хозяйка – шасть:
В грязь лицом бы не упасть.
Шиш заслонку с печки снял,
Гуся со сковороды достал,
Спрятал в сумку, ну а в печку
Сунул лапоть. Вот так встреча!
Тут трактирщица заходит,
Снова хитро речь заводит.
Ей по-прежнему неймётся,
Над Шишом опять смеётся:
-Ты везде, поди, бывал,
Много разного видал?
Может, дело завело
В Сковородкино село,
Что стоит в Печном уезде?
Не встречал ли там в разъезде
Господина? Всех надул
Гусев – Жареный. Смекнул?
-Как не знать? – смеётся Шиш. –
Ты неточно говоришь.
Он в Заплечное село
Переехал как назло.
В Сумкино ему вольней –
И за дверь, за дверь скорей!
С дураком какой расклад,
Беден – значит, не богат.
-Скатертью тебе дорога! –
Говорит хозяйка строго. –
Слава Богу, что ушёл!
Просит сударя за стол.
За жарким к печи идёт
Да вдруг лапоть достаёт.
-Ох! и Ах! Надул треклятый!
Плутовство — за спесь расплата.
Источник статьи: http://stihi.ru/2010/11/24/8040
Название книги
Шиш Московский
Шергин Борис Викторович
Шиш складывает рифмы
Тащился Шиш пустынной дорогой. Устал… И вот обгоняет его в тарантасе незнакомый мужичок. Шишу охота на лошадке подъехать, он и крикнул:
— Здорово, Какойто Какойтович!
Мужичок не расчухал в точности, как его назвали, но только лестно ему, что и по отчеству взвеличили. Тотчас попридержал конька и поздоровался.
— Что, — спрашивает Шиш, — аль не признали?
— Лицо будто знакомое, а не могу вспомнить…
— Да мы тот там год на даче в вашей деревне жили.
— А-а-а. Извиняюсь. Очень приятно-с!
— Как супруга ваша? — продолжает Шиш.
— Мерси. С коровами все… Да вы присядьте ко мне, молодой человек. Подвезу вас.
Шишу то и надо. Забрался в тарантас, давай болтать. Обо всем переговорил, а молча сидеть неохота. И говорит Шиш спутнику:
— Хозяин, давай рифмы говорить?!
— Это что значит рихмы?!
— Да так, чтобы было складно.
— Вот, например, как звали твоего деда?
— Я твоего Кузьму за бороду возьму.
— Ну, уж это довольно напрасно! Моего дедушку каждый знал да уважал. Не приходится его за бороду брать.
— Чудак, ведь это для рифмы. Ну, а как твоего дядю звали?
— Наш дядюшка тоже были почтенные, звали Иван.
— Твой Иван был большой болван!
Шишов возница рассвирепел:
— Я тебя везу на своем коне, а ты ругаться. Тебя как зовут?
— А Леонтий, так иди пешком!
— Дяденька, это не рифма…
— Хоть не рихма, да слезай с коня!
Дядька с бранью уехал, а Шишу остаток пути пришлось пройти пешком. И смешно, и досадно.
Источник статьи: http://litresp.ru/chitat/ru/%D0%A8/shergin-boris-viktorovich/shish-moskovskij/5
Рифмы: Сказки о Шише
Шиш по своим делам в город пошел. Дело было летом, жарко. Впереди едет дядька на лошади. Шиш устал, ему хочется на лошадке подъехать. Он и кричит этому дядьке:
— Здравствуйте, Какой-то-Какойтович!
Дядька не расслышал, как его назвали, только понял, что по имени и отечеству. Он и кричит Шишу:
— Здравствуйте, молодой человек!
А Шиш опять:
— Как супруга ваша поживает, как деточки?
Дядька говорит:
— Благодарим вас, хорошо живут. А если вы знакомый, так присаживайтесь на телегу, подвезу вас.
Шишу то и надо, сел рядом с дядькой. А Шиш молча сидеть не может. Он только тогда молчит, когда спит.
Он говорит:
— Дяденька, давайте играть в рифмы.
— Это что такое — рифмы?
— А давайте так говорить, чтоб складно было.
— Вот, дяденька, как твоего папашу звали?
— Моего папашу звали Кузьма.
Дядька говорит:
— Это зачем же ты моего папашу за бороду брать будешь?
Шиш говорит:
— Это, дяденька, для рифмы. Ты скажи, как твоего дедушку звали.
— Моего дедушку звали Иван.
Твой дедушка Иван
Посадил кошку в карман.
Кошка плачет и рыдает,
Твово дедушку ругает.
Дядька разгорячился:
— Это зачем мой дедушка будет кошку в карман сажать? Ты зачем такие пустяки прибираешь?
— Это, дяденька, для рифмы.
— Я вот тебе скажу рифму; тебя как зовут?
— Меня зовут… Федя.
Если ты Федя,
То поймай в лесу медведя.
На медведе поезжай,
А с моей лошади слезай!
— Дяденька, я пошутил. Меня зовут не Федя, а Степан.
Если ты Степан,
Садись на аэроплан.
На аэроплане и летай,
А с моей лошади слезай!
— Дяденька, это я пошутил. Меня зовут не Степан, а… Силантий.
Если ты Силантий,
То с моей лошади слезантий!
— Что ты, дяденька, такого и слова нет — «слезантий».
— Хотя и нет, все равно слезай!
Шишу и пришлось слезть с телеги. Так ему и надо. Если тебя добрый человек везет на лошадке, ты сиди молча, а не придумывай всяких пустяков.
Вы прочитали русскую народную сказку «Рифмы» в пересказе Б.В.Шергина
Источник статьи: http://audioskazki.net/archives/429
Кузьму за бороду возьму
- ЖАНРЫ 360
- АВТОРЫ 270 705
- КНИГИ 632 750
- СЕРИИ 23 925
- ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 595 675
Повести и рассказы
Поморское сказание о Софии Новгородской начинается так: «По слову Великого Новгорода шли промышленные лодьи во все концы Студеного моря-океана. Лодьи Гостева сына Ивана ушли дальше всех. Иван оследил Нехоженый берег. Тут поставил крест, избу и амбар. Тут, кряду, и ход урочный морской…»
Устное слово и письменная память Севера свидетельствуют, что уже в XII-XV веках русские люди своим умом-разумом строили суда «сообразно натуре моря Ледовитого». На этих судах из Белого моря ходили на Новую Землю, на Грумант, в Скандинавию. Уже в XIII веке по берегам и островам Северного Ледовитого океана стояли русские опознавательные знаки – исполинские осьмиконечные кресты. Поперечины креста астрономически верно указывали направление стран света.
Новгородцы и дети их, архангельские поморы, науку мореплавания называли «морское знание», а судостроение обозначали словом «художество».
Еще во времена стародавние северорусские мореходцы стали закреплять свой опыт письменно. Надобно думать, уже в XVI столетии, если не раньше, распространялись среди архангельских поморов эти «уставы морские», «морские указы», «морские урядники» и «книги морского ходу». Это была литература стихийно-народная, самобытно-русская. С глубоким прискорбием надобно отметить, что невнимание, равнодушие, пренебрежение, при содействии всеистребляющего времени, сделали то, что от морской старинной литературы остались одни фрагменты и отдельные устные свидетельства. То, что рассыпано ворохами, приходится собирать крохами.
В этих «морских уставцах», «указцах» обсказаны корабельные маршруты из Белого моря во все концы Студеного океана, на запад, в Скандинавию, и «во всток», к Новой Земле и Печоре.
Практическая часть этих манускриптов вполне соответствует печатным лоциям нашего времени.
Древнесеверная рукописная лоция не только зрительно преподносит береговые попутные приметы, но буквально ощупывает дно морское, с подводными коргами, поливными лудами, яграми.
Старорусские лоции составлялись многоопытными людьми, которые «своими боками обтерли» описанные пути.
Путеводительную часть старопоморской лоции сопровождали иногда «особые статьи» о природе ветров, о распорядке приливо-отливных течений, весьма сложных в Белом море, о том, как предугадать погоду по цвету морской воды, по оттенку неба, по движению и по форме облаков. Эти статьи дополняет «Пловущий ледяной указ, или Устав о разводьях и разделах, кака суды ходити и кормщику казати». Здесь говорится о том, что опытный кормщик знает суточное время прохода меж льдов, ибо судоходные разводья во льдах регулярны, поскольку регулярна череда суточных морских приливов и отливов.
Архангельские поморы досконально изучили «мудреный обычай» своего моря. Вот записанные Н. И. Рождественской слова мезенского крестьянина Малыгина:
«В нашей местности (Койденский берег) разное течение воды у прилива и отлива. Три часа идет в нашу сторону, на полунощник (северо-восток). Потом три часа идет в шелоник (юго-запад). Так ходит и прибылая и убылая вода. От берега в голомя, на Моржовец вода компасит: два часа идет под полунощник, потом под всток идет три часа, потом под юг около трех часов, потом под запад идет четыре часа.
Опытно знаем, по компасу сверено…
Хождение воды в ту или другую стороны, на убыль или на прибыль, и у Кедовского берега бывает не круто и не тихо. В послонке вода идет кротко, а у Воронова Носа прилив и отлив ходит яро – волну разводит».
Подобное описание пульсации морских течений содержат и письменные памятники.
Другим видом северной народной литературы является письменное закрепление морских правовых обычаев. На основе уставных правил, корни которых уходят во времена новгородские, регламентируются не только практически-деловые, но и нравственно-моральные отношения мореходцев-промышленников и друг к другу и к обществу.
Эту древнюю юриспруденцию содержит, например, «Морской устав новоземельских промышленников».
Выдержки из другого подобного сборника, именуемого «Устьянский правильник», напечатаны в этой книге.
В рукописном сборнике XVIII столетия, вслед за статьями Никодима Сийского «О различных художествах», вписаны рассказы о кормщиках Иване Поряднике (Ряднике) и Маркеле Ушакове. Это как бы особый вид бытовой литературы Севера – своеобразная морская антология.
Церковный раскол, возникший в России во второй половине XVII века, был в значительной мере формой народного протеста против «сильных мира сего», против царского правительства. Вспомним сочувствие «староверия» Степану Разину и Емельяну Пугачеву.
На Севере в XVIII веке, в эпоху морального подчинения Западу, раскол носит черты своеобразного патриотизма.
В противовес мнению высшего общества, будто «русские всегда были во всем невежды», поморские писатели того времени прямо или косвенно старались напомнить о том, что у русского народа есть славное историческое прошлое.
Архангельские поморы-корабельщики, памятуя былую славу, обижались на Петра Первого за его увлечение голландцами и немцами.
Современник Петра поморский деятель Андрей Денисов, сказывая поздравление выгорецкому судостроителю Бенедикту, говорил:
«Полунощное море, от зачала мира безвестное и человеку непостижное, отцев наших отцы мужественно постигают и мрачность леденовидных стран светло изъясняют.
Чтобы то многоснискательное морское научное и многоиспытное умение не безпамятно явилось, оное сами те мореходцы художно в чертеж полагают и сказательным писанием укрепляют»[1] .
По поводу указа Петра Первого, повелевающего строить суда исключительно по голландскому образцу, архангельский мореходец Федор Вешняков в своей «Книге морского ходу» рассуждает: «Идущие к Архангельскому Городу иноземные суда весною уклоняются от встреч со льдами и стоят по месяцу и по два в Еконской губе до совершенного освобождения Гирла от льдов. Пристрастная нерассудительность поставляет нам сии суда в непрекословный образец… Но грубой Кольской лодье и нестудированной раньшине некогда глядеть на сей стоячий артикул. Хотя дорога груба и торосовата, но, когда то за обычай, то и весьма сносно… Чаятельно тот новоманерный вид судов определен на воинской поход и превосходителен в морских баталиях. Но выстройка промышленного судна, в рассуждении шкелета или ребер, хребтины или киля, образована натурой моря ледовитого и сродством с берегом отмелым»,
Из поморской рукописи XVIII века, содержащей «примеры для поздравительных случаев»
Источник статьи: http://www.litmir.me/br/?b=26744&p=104