Острое чувство кризиса цивилизации

в рассказе Ивана Алексеевича Бунина «Господин из Сан-Франциско»

Вопросы к уроку

1. Почему автор ни разу не называет своего героя по имени? Отчего безымянны все другие пассажиры парохода?

2. Найдите символы в рассказе. Подумайте, какой конкретный и общий смысл они имеют в рассказе.

3. С какой целью Бунин дал своему пароходу название «Атлантида»?

С декабря 1913 года Бунин полгода провел на Капри. До этого он съездил во Францию и другие города Европы, побывал в Египте, в Алжире, на Цейлоне. Впечатления от этих путешествий отразились в рассказах и повестях, составивших сборники «Суходол» (1912), «Иоанн Рыдалец» (1913), «Чаша жизни» (1915), «Господин из Сан-Франциско» (1916).

Рассказ «Господин из Сан-Франциско» продолжал традицию Л.Н. Толстого, изображавшего болезнь и смерть как важнейшие события, выявляющие истинную цену личности. Наряду с философской линией в повести Бунина разрабатывалась социальная проблематика, связанная с критическим отношением к бездуховности, к возвышению технического прогресса в ущерб внутреннему совершенствованию.

Творческий импульс для написания этого произведения дало известие о смерти миллионера, приехавшего на Капри и остановившегося в местной гостинице. Поэтому первоначально рассказ назывался «Смерть на Капри». Смена заголовка подчеркивает, что в центре внимания автора оказывается фигура безымянного миллионера пятидесяти восьми лет, плывущего из Америки на отдых в благословенную Италию.

Всю жизнь он посвятил безудержному накоплению богатств, ни разу не позволив себе расслабления и отдыха. И только теперь пренебрегающий природой и презирающий людей человек, став «дряхлым», «сухим», нездоровым, решает провести время среди себе подобных в окружении моря и пиний.

Ему казалось, саркастически-язвительно замечает автор, что он «только что приступил к жизни». Богач не подозревает, что вся та суетная, бессмысленная пора его существования, которую он вынес за скобки жизни, должна неожиданно оборваться, завершиться ничем, так что самой жизни в ее подлинном смысле ему так и не дано узнать.

Какое значение имеет основное место действия рассказа?

Основное действие повести разворачивается на огромном пароходе «Атлантида». Это своеобразная модель буржуазного общества, в котором есть верхние «этажи» и «подвалы». Наверху жизнь протекает, как в «отеле со всеми удобствами», размеренно, спокойно и праздно. «Пассажиров», живущих «благополучно», «много», но куда больше – «великое множество» – тех, кто работает на них.

Какой прием использует Бунин для изображения разделения общества?

Разделение имеет характер антитезы: противопоставляются отдых, беззаботность, танцы и работа, «непосильное напряжение»; «сияние… чертога» и мрачные и знойные недра преисподней»; «господа» во фраках и смокингах, дамы в «богатых» «прелестных» «туалетах» и облитые едким, грязным потом и по пояс голые люди, багровые от пламени». Постепенно выстраивается картина рая и ада.

Как соотносятся между собой «верхи» и «низы»?

Они странным образом связаны друг с другом. Попасть наверх помогают «хорошие деньги», а тех, кто, как «господин из Сан-Франциско», был «довольно щедр» к людям из «преисподней», они «кормили и поили… с утра до вечера служили ему, предупреждая его малейшее желание, охраняли его чистоту и покой, таскали его вещи…».

Рисуя своеобразную модель буржуазного общества, Бунин оперирует рядом великолепных символов. Какие образы в рассказе имеют символическое значение?

Во-первых, символом общества воспринимается океанский пароход со значимым названием «Атлантида», на котором плывет в Европу безымянный миллионер. Атлантида – затонувший легендарный, мифический континент, символ погибшей цивилизации, не устоявшей перед натиском стихии. Возникают также ассоциации с погибшим в 1912 году «Титаником».

«Океан, ходивший за стенами» парохода, – символ стихии, природы, противостоящей цивилизации.

Символическим является и образ капитана, «рыжего человека чудовищной величины и грузности, похожего… на огромного идола и очень редко появлявшегося на люди из своих таинственных покоев».

Символичен образ заглавного героя (заглавный герой тот, чье имя вынесено в заглавие произведения, он может и не быть главным героем). Господин из Сан-Франциско – олицетворение человека буржуазной цивилизации.

Он употребляет подводную «утробу» судна «девятому кругу», говорит о «раскаленных зевах» исполинских топок, заставляет появиться капитана, «рыжего червяка чудовищной величины», похожего «на огромного идола», а затем – Дьявола на скалах Гибралтара; автор воспроизводит «челночное», бессмысленное курсирование корабля, грозный океан и бури на нем. Художественно емок и эпиграф рассказа, данный в одной из редакций: «Горе тебе, Вавилон, город крепкий!»

Богатейшая символика, ритм повторов, система намеков, кольцевая композиция, сгущение тропов, сложнейший синтаксис с многочисленными периодами – все говорит о возможности, о приближении, наконец, неминуемой гибели. Даже привычное название Гибралтар обретает в этом контексте свой зловещий смысл.

Почему главный герой лишен имени?

Герой назван просто «господином», потому что именно в этом его суть. По крайней мере, сам он считает себя господином и упивается своим положением. Он может позволить себе «единственно ради развлечения» поехать «в Старый Свет на целых два года», может пользоваться всеми благами, гарантируемыми его статусом, верит «в заботливость всех тех, что кормили и поили его, с утра до вечера служили ему, предупреждая его малейшее желание», может презрительно бросать оборванцам сквозь зубы: «Прочь!»

Как описывает «господина» автор?

Описывая внешность господина, Бунин использует эпитеты, подчеркивающие его богатство и его неестественность: «серебряные усы», «золотые пломбы» зубов, «крепкая лысая голова» сравнивается со «старой слоновой костью». В господине нет ничего духовного, его цель – стать богатым и пожинать плоды этого богатства – осуществилась, но он не стал от этого счастливее. Описание господина из Сан-Франциско постоянно сопровождает авторская ирония.

В обрисовке своего героя автор мастерски пользуется умением подмечать детали (особенно запоминается эпизод с запонкой) и приемом контраста, противопоставляя внешнюю респектабельность и значительность господина его внутренней пустоте и убожеству. Писатель подчеркивает мертвенность героя, уподобленность вещи (его лысая голова блестела, как «старая слоновая кость»), механической кукле, роботу. Именно оттого он так долго, неловко и замедленно возится с пресловутой запонкой. Оттого он не произносит ни одного монолога, а две-три его краткие бездумные реплики скорее напоминают скрип и треск заводной игрушки.

Когда герой начинает меняться, теряет свою самоуверенность?

«Господин» меняется только перед лицом смерти, в нем начинает проявляться человеческое: «Это хрипел уже не господин из Сан-Франциско, – его больше не было, а кто-то другой». Смерть делает его человеком: черты его стали утончаться, светлеть…». «Умерший», «покойный», «мертвый» – так теперь именует автор героя.

Резко меняется отношение к нему окружающих: труп должны убрать из отеля, чтобы не портить настроение другим постояльцам, гроб предоставить не могут – только ящик из-под содовой («содовая» тоже одна из примет цивилизации), прислуга, раболепствовавшая перед живым, издевательски смеется над мертвым. В конце рассказа упоминается «тело мертвого старика из Сан-Франциско», которое возвращается домой в могилу, на берега Нового Света», в черном трюме. Могущество «господина» оказалось призрачным.

Как описаны другие персонажи рассказ?

Столь же безмолвны, безымянны, механизированы и те, кто окружает господина на пароходе. В их характеристиках Бунин также передает бездуховность: туристы заняты только едой, питьем коньяков и ликеров и плаванием «в волнах пряного дыма». Вновь прибегает автор к контрасту, сопоставляя их беспечное, размеренное, регламентированное, беззаботно-праздничное прожигание жизни с адски напряженным трудом вахтенных и рабочих. А чтобы раскрыть фальшь мнимо красивого отдыха, писатель изображает нанятую молодую пару, которая имитирует любовь и нежность для радостного созерцания ее праздной публикой. В этой паре была «грешно-скромная девушка» и «молодой человек с черными, как бы приклеенными волосами, бледный от пудры», «похожий на огромную пиявку».

Для чего в рассказ введены такие эпизодические персонажи как Лоренцо и абруццкие горцы?

Эти герои появляются в конце рассказа и внешне никак не связаны с его действием. Лоренцо – «высокий старик лодочник, беззаботный гуляка и красавец», вероятно, ровесник господина из Сан-Франциско. Ему посвящено лишь несколько строк, однако дано звучное имя, в отличие от заглавного героя. Он знаменит по всей Италии, не раз служил моделью многим живописцам.

«С царственной повадкой» он поглядывает вокруг, ощущая себя поистине «царственным», радуясь жизни, «рисуясь своими лохмотьями, глиняной трубкой и красным шерстяным беретом, спущенным на одно ухо». Живописный бедняк, старик Лоренцо останется жить вечно на полотнах художников, а богатого старика из Сан-Франциско вычеркнули из жизни и забыли, не успел он умереть.

Абруццкие горцы, как и Лоренцо, олицетворяют естественность и радость бытия. Они живут в согласии, в гармонии с миром, с природой. Горцы воздают своей живой, безыскусной музыкой хвалы солнцу, утру. Это и есть истинные ценности жизни, в отличие от блестящих, дорогих, но искусственных мнимых ценностей «господ».

Какой образ обобщает ничтожность и тленность земного богатства и славы?

Это тоже безымянный образ, в котором узнается некогда могущественный римский император Тиберий, который последние годы своей жизни прожил на Капри. Многие «съезжаются смотреть на остатки того каменного дома, где он жил». «Человечество навеки запомнило его», но это слава Герострата: «человек, несказанно мерзкий в удовлетворении своей похоти и почему-то имевший власть над миллионами людей, наделавший над ними жестокостей сверх всякой меры». В слове «почему-то» – разоблачение фиктивного могущества, гордыни; время все расставляет по местам: дает бессмертие истинному и ввергает в забвение ложное.

В рассказе постепенно нарастает тема конца сложившегося миропорядка, неизбежности гибели бездушной и бездуховной цивилизации. Она заложена в эпиграфе, который был снят Буниным лишь в последней редакции 1951 года: «Горе тебе, Вавилон, город крепкий!». Эта библейская фраза, напоминающая о пире Валтасара перед падением Халдейского царства, звучит предвестием будущих великих катастроф. Упоминание в тексте Везувия, извержение которого погубило Помпею, усиливает грозное предсказание. Острое чувство кризиса цивилизации, обреченной на небытие, сопрягается с философскими размышлениями о жизни, человеке, смерти и бессмертии.

Рассказ Бунина не вызывает чувства безнадежности. В противовес миру безобразного, чуждого красоте (неаполитанским музеям и песням, посвященным каприйской природе и самой жизни) писатель передает мир прекрасного. Авторский идеал воплощен в образах жизнерадостных абруццких горцев, в красоте горы Монте-Соляро, он отражен в Мадонне, украсившей грот, в самой солнечной, сказочно прекрасной Италии, отторгнувшей от себя господина из Сан-Франциско.

И вот она происходит, эта ожидавшаяся, неотвратимая смерть. На Капри господин из Сан-Франциско внезапно умирает. Оправдываются наше предчувствие и эпиграф рассказа. История с помещением господина в ящик из-под содовой, а затем в гроб показывает всю тщету и бессмысленность тех накоплений, вожделений, самообольщения, с которыми существовал до этого момента главный герой.

Возникает новая точка отсчета времени и событий. Смерть господина как бы рассекает повествование на две части, и этим определятся своеобразие композиции. Резко меняется отношение к умершему и его жене. На глазах становятся равнодушно-черствыми хозяин отеля и коридорный Луиджи. Обнаруживается жалкость и абсолютная ненужность того, кто считал себя центром вселенной.

Бунин ставит вопросы о смысле и сути бытия, о жизни и смерти, о ценности человеческого существования, о грехе и вине, о Божьем суде за преступность деяний. Оправдания и прощения герой рассказа от автора не получает, и океан гневно рокочет при обратном следовании парохода с гробом усопшего.

Заключительное слово учителя

Когда-то Пушкин в стихотворении периода южной ссылки романтически славил свободное море и, меняя наименование, величал его «океаном». Так же он рисовал две смерти на море, обращая свой взор к скале, «гробнице славы», а заканчивал стихи размышлением о благе и тиране. По существу, аналогичную структуру предложил и Бунин: океан – корабль, «прихотью хранимый», «пир во время чумы» – две смерти (миллионера и Тиберия), скала с развалинами дворца – размышление о благе и тиране. Но как все переосмыслено у писателя «железного» ХХ века!

С эпической обстоятельностью, доступной прозе, Бунин рисует море не как свободную, прекрасную и своенравную, а как грозную, свирепую и гибельную стихию. Пушкинский «пир во время чумы» утрачивает свою трагедийность и получает пародийно-гротескный характер. Смерть героя рассказа оказывается людьми не оплаканной. А скала на острове, пристанище императора, на этот раз становится не «гробницей славы», а пародийным памятником, объектом туризма: люди через океан тащились сюда, с горькой иронией пишет Бунин, взбирались на крутую скалу, на которой проживал мерзкий и развратный изверг, обрекавший людей на бесчисленные смерти. Такое переосмысление передает гибельность и катастрофичность мира, оказавшегося, как и пароход, на краю бездны.

Дмитрий Быков. Иван Алексеевич Бунин. // Энциклопедия для детей «Аванта+». Том 9. Русская литература. Часть вторая. XX век. М., 1999

Вера Муромцева-Бунина. Жизнь Бунина. Беседы с памятью. М.: Вагриус, 2007

Галина Кузнецова. Грасский дневник. М.: Московский рабочий, 1995

Н.В. Егорова. Поурочные разработки по русской литературе. 11 класс. I полугодие. М.: ВАКО, 2005

Д.Н. Мурин, Е.Д. Кононова, Е.В. Миненко. Русская литература XX века. Программа 11 класса. Тематическое поурочное планирование. СПб.: СМИО Пресс, 2001

Е.С. Роговер. Русская литература XX века. СП.: Паритет, 2002

Источник статьи: http://trassa.narod.ru/lekzia/bunin/sanfrancisco.htm

И.А. Бунин. «Господин из Сан-Франциско». Пересказ с цитатами из текста.

Горе тебе, Вавилон, город крепкий

«Господин из Сан-Франциско – имени его ни в Неаполе, ни на Капри никто не запомнил – ехал в Старый Свет на целых два года, с женой и дочерью, единственно ради развлечения». Так начинается произведение.

Господин был уверен, что имеет право на отдых, так как был богат и «только что приступал к жизни, несмотря на свои пятьдесят восемь лет». До этого он « не жил, а лишь существовал, правда очень недурно, но все же возлагая все надежды на будущее». Он много работал, «почти сравнялся с теми, кого некогда взял себе за образец», и решил передохнуть. В путешествие он взял с собой жену и дочь, девушку «на возрасте и слегка болезненную» ,вдруг произойдёт счастливая для неё встреча.

Господин избрал маршрут:

Декабрь, январь – Южная Италия ( солнце, древние памятники, любовь молоденьких неаполитанок);

далее – карнавал в Ницце, в Монте-Карло (здесь моно увидеть отборное общество);

Автор с иронией пишет о том, чем же занимается это общество: азартными продажами, парусными гонками, флиртом, стрельбой голубей ( голуби «очень красиво взвиваются из садков над изумрудным газоном, на фоне моря цвета незабудок, и тотчас же стукаются белыми комочками о землю»)

В начале марта – Флоренция. Далее – Рим, Венеция, Париж, Афины, Константинополь, Палестина, Египет, и даже Япония. Планы грандиозные!

Начало путешествия было отличное.

Конец ноября, Гибралтар, Пароход – «Атлантида», похожий на громадный отель со всеми удобствами. Жизнь здесь текла размеренно, спокойно, по заведённому плану: вставали, ели, гуляли, отдыхали.

Далее идёт описание ночного океана: «Океан, ходивший за стенами, был страшен». Но о нем не думали. Играл оркестр в зале, «празднично залитой огнями».

Первое описание внешности господина: «Смокинг и крахмальное белье очень молодили господина из Сан-Франциско. Нечто монгольское было в его желтоватом лице с подстриженными серебряными усами, золотыми пломбами блестели его крупные зубы, старой слоновой костью – крепкая лысая голова».

Семья господина: «Богато, но по годам была одета его жена, женщина крупная, широкая и спокойная; сложно, но легко и прозрачно, с невинной откровенностью – дочь, высокая, тонкая, с великолепными волосами, прелестно убранными, с ароматическим от фиалковых лепешечек дыханием и с нежнейшими розовыми прыщиками возле губ и между лопаток, чуть припудренных…»

И снова тревожное описание океана: «Океан с гулом ходил за стеной черными горами, вьюга крепко свистала в отяжелевших снастях, пароход весь дрожал, одолевая и ее, и эти горы…»

А в трюме работали люди, чтобы обеспечить комфорт отдыхающим, и труд их был тяжёл: «…подводная утроба парохода, – та, где глухо гоготали исполинские топки, пожиравшие своими раскаленными зевами груды каменного угля, с грохотом ввергаемого в них облитыми едким, грязным потом и по пояс голыми людьми, багровыми от пламени».

В баре же все беззаботно отдыхали. Обращала на себя «изящная влюбленная пара, за которой все с любопытством следили и которая не скрывала своего счастья: он танцевал только с ней, и все выходило у них так тонко, очаровательно, что только один командир знал, что эта пара нанята Ллойдом играть в любовь за хорошие деньги и уже давно плавает то на одном, то на другом корабле».

Появился на борту новый пассажир, возбудивший всеобщий интерес – «наследный принц одного азиатского государства, путешествовавший инкогнито, человек маленький, весь деревянный, широколицый, узкоглазый, в золотых очках, слегка неприятный».

Дочь господина была случайно представлена принцу, и они вели беседу. «…он был совсем не хорош собой и странен», но девушка слушала его с большим волнением, ведь в нём «текла древняя царская кровь». Господин же поглядывал на блондинку, знаменитую красавицу.

Как относилась на корабле к господину обслуга? «Он был довольно щедр в пути и потому вполне верил в заботливость всех тех, что кормили и поили его, с утра до вечера служили ему, предупреждая его малейшее желание, охраняли его чистоту и покой, таскали его вещи, звали для него носильщиков, доставляли его сундуки в гостиницы. Так было всюду».

Вот и Неаполь. Оркестр встречает приплывающих. Но вскоре жизнь и в Неаполе тотчас же потекла по заведенному порядку: завтрак, осмотр достопримечательностей, иногда довольно скучный, медленное движение по узким улочкам, обед. Автор не описывает восхищение героя посещением Неаполя: всё однообразно, «одно и то же».

Да и погода стояла как никогда пасмурная, дождливая, «утреннее солнце каждый день обманывало». В такую погоду «город казался особенно грязным и тесным, музеи чересчур однообразными».

Господин и госпожа из Сан-Франциско стали по утрам ссориться.

Все уверяли, что совсем иначе на Капри: «там и теплей, и солнечней, и лимоны цветут, и нравы честнее, и вино натуральней». Семья господина решила съездить туда.

Описание природы: «В день отъезда, – очень памятный для семьи из Сан-Франциско! – даже и с утра не было солнца. Тяжелый туман до самого основания скрывал Везувий…»

Семья господина очень тяжело пережила качку на маленьком пароходике. А за окнами был всё тот же дождь. Господин из Сан-Франциско чувствовал себя «так, как и подобало ему, – совсем стариком».

Вот и Капри. «…опять было похоже, что это в честь гостей из Сан-Франциско ожил каменный сырой городок на скалистом островке в Средиземном море, что это они сделали таким счастливым и радушным хозяина отеля, что только их ждал китайский гонг, завывший по всем этажам сбор к обеду, едва вступили они в вестибюль». К ним приставили самую красивую и умелую горничную, самого видного из лакеев самого расторопного коридорного, маленького и полного Луиджи.

Почему-то тревожно стало дочери господина: «сердце ее вдруг сжала тоска, чувство страшного одиночества на этом чужом, темном острове…».

В номере отеля господин повеселел, стал готовиться к обеду. Он «повсюду зажег электричество, …стал бриться, мыться» — будто шёл под венец. Все вокруг были почтительны, вежливы, готовы были исполнить любое желание.

Господин вышел из номера, направился к читальне, чтобы посидеть в ней до обеда. «Он быстро пробежал заглавие некоторых статей, прочел несколько строк о никогда не прекращающейся балканской войне, привычным жестом перевернул газету, – как вдруг строчки вспыхнули перед ним стеклянным блеском, шея его напружилась, глаза выпучились, пенсне слетело с носа… Он рванулся вперед, хотел глотнуть воздуха – и дико захрипел; нижняя челюсть его отпала, осветив весь рот золотом пломб, голова завалилась на плечо и замоталась, грудь рубашки выпятилась коробом – и все тело, извиваясь, задирая ковер каблуками, поползло на пол, отчаянно борясь с кем-то».

Немец, сидевший в читальне, закричал, переполошил всех. Не будь его, хозяева гостиницы быстро бы замяли происшествие, «мгновенно, задними ходами, умчали бы за ноги и за голову господина из Сан-Франциско куда подальше».

А господин в это время ещё «настойчиво боролся со смертью, ни за что не хотел поддаться ей, так неожиданно и грубо навалившейся на него».

Его торопливо положили на «кровать в сорок третий номер, – самый маленький, самый плохой, самый сырой и холодный, в конце нижнего коридора». Прибежали дочь и жена.

Вечер был испорчен, все ходили с обиженными лицами. Хозяин обещал , что он «все зависящие от него меры» к устранению неприятности.

А в это время «Господин из Сан-Франциско лежал на дешевой железной кровати, под грубыми шерстяными одеялами, на которые с потолка тускло светил один рожок». Он всё ещё хрипел, но вскоре и храп оборвался.

Как изменилось сразу отношение к семье господина! Никакой любезности, никого внимания. Хозяин отеля не разрешил унести господина в номер, так как «всему Капри стало бы известно об этом и туристы начали бы избегать их». Он потребовал сегодня е вечером вывезти тело. Предложил положить его в ящик из – под содовой.

Отель спал. «Мёртвый остался в темноте, синие звезды глядели на него с неба».

На рассвете принесли длинный ящик, извозчик довёз его до парохода (радостный, что господин таким образом дал ему заработок, ведь ночью он так много проиграл в кости).

Пароходик навсегда увозил от Капри семью из Сан-Франциско. «И на острове снова водворились мир и покой».

Далее идёт рассказ о человеке, который очень давно жил на этом острове. Он запутался в своих грязных и жестоких делах: «забрал власть над миллионами людей», «сам растерявшись от бессмысленности этой власти и от страха, что кто-нибудь убьет его из-за угла, наделал жестокостей сверх всякой меры».

Человечество помнило его, со всего света приезжали люди посмотреть на остатки дома, где когда-то жил этот человек.

В то утро приехавшие на Капри именно с этой целью ещё спали, упокоенные тем, что «мертвого старика из Сан-Франциско, тоже собиравшегося ехать с ними, но вместо того только напугавшего их напоминанием о смерти, уже отправили в Неаполь».

Но уже торговал рынок – рыбой и зеленью. «…без всякого дела, стоял Лоренцо, высокий старик лодочник, беззаботный гуляка и красавец, знаменитый по всей Италии». Он уже продал вой улов и спокойно прогуливался, «с царственной повадкой поглядывая вокруг, рисуясь своими лохмотьями».

А по горной дороге спускались «два абруццских горца». У одного в руках была волынка у другого- цевница.

Как меняется описание природы, когда автор говорит о простых людях! Вокруг – свет, солнце, радость.

«Шли они – и целая страна, радостная, прекрасная, солнечная, простирались под ними». Вокруг: « сказочная синева», «ослепительное солнце», «туманно-лазурные» массивы гор, «красоту которых бессильно выразить человеческое слово».

Горцы остановились у стен церкви Монте-Соляро, обнажили головы и стали произносить «хвалы их солнцу, утру, ей, непорочной заступнице всех страждущих в этом злом и прекрасном мире, и рожденному от чрева ее в пещере Вифлеемской, в бедном пастушеском приюте, в далекой земле Иудиной…».

Тело мёртвого старика возвращалось домой.

«Испытав много унижений, много человеческого невнимания, с неделю пространствовав из одного портового пакгауза в другой, оно снова попало, наконец, на тот же самый знаменитый корабль, на котором так еще недавно, с таким почетом везли его в Старый Свет. Но теперь уже скрывали его от живых – глубоко спустили в просмоленном гробе в черный трюм».

Корабль отправился в обратный путь, на его борту продолжали жить обычной жизнью.

Заключительные строки произведения.

«Бесчисленные огненные глаза корабля были за снегом едва видны Дьяволу, следившему со скал Гибралтара. Дьявол был громаден, как утес, но еще громаднее его был корабль, многоярусный, многотрубный, созданный гордыней Нового Человека со старым сердцем… В самом низу, в подводной утробе «Атлантиды», тускло блистали сталью, сипели паром и сочились кипятком и маслом тысячепудовые громады котлов и всяческих других машин, той кухни, раскаляемой исподу адскими топками, в которой варилось движение корабля… А средина «Атлантиды», столовые и бальные залы ее изливали свет и радость, гудели говором нарядной толпы, благоухали свежими цветами, пели струнным оркестром».

И опять мучительно извивалась пара нанятых влюбленных: грешно скромная, хорошенькая девушка с опущенными ресницами, с невинной прической и рослый молодой человек с черными, как бы приклеенными волосами, бледный от пудры, в изящнейшей лакированной обуви, в узком, с длинными фалдами, фраке – красавец, похожий на огромную пиявку.

И никто не знал ни того, что уже давно наскучило этой паре притворно мучиться своей блаженной мукой под бесстыдно-грустную музыку, ни того, что стоит гроб глубоко, глубоко под ними, на дне темного трюма, в соседстве с мрачными и знойными недрами корабля, тяжко одолевающего мрак, океан, вьюгу…»

Пересказала: Мельникова Вера Александровна.

Источник статьи: http://literatura-ege.ru/%D0%B8-%D0%B0-%D0%B1%D1%83%D0%BD%D0%B8%D0%BD-%D0%B3%D0%BE%D1%81%D0%BF%D0%BE%D0%B4%D0%B8%D0%BD-%D0%B8%D0%B7-%D1%81%D0%B0%D0%BD-%D1%84%D1%80%D0%B0%D0%BD%D1%86%D0%B8%D1%81%D0%BA%D0%BE/