Указ ПетраI о бороде. Зачем? Кто остался с бородой
Указ Петра I о бритии бород и усов. Зачем? Кто остался с бородой?
1. Эпоха правления русского царя Петра 1 была наполнена не только грандиозными, но и весьма одиозными реформами.
Казалось бы, указ Петра I от 1689 года о запрете ношении бороды и усов («О ношении немецкого платья, о бритии бород и усов, о хождении раскольникам в указанном для них одеянии»), а тем более, установление солидного налога на бороду (для тех, кто не пожелает её сбрить) – это лишь предмет для насмешек, иронии и памфлетов. Но подобный налог существовал и в некоторых европейских странах, например, во Франции.
Однако, учитывая особый уклад жизни и традиции средневековой Руси, вопрос ношения бороды был крайне важным для всего населения Российского Государства, ибо борода искони считалась символом приверженности вере, свидетельством чести и предметом гордости. Недовольство в обществе было сильным. Для старообрядцев нововведение и вовсе стало подтверждением «дьявольской сущности новой власти». Кое-где доходило до прямого сопротивления властям, которое, впрочем, безжалостно подавлялось. Некоторые почтенные мужи, особенно старообрядцы, насильственно лишенные бороды, совершали самосожжение.
Какие цели преследовал Пётр I этим указом? Во-первых, он пытался провести всестороннюю «европеизацию» всей Руси, насильственно прививая «европейские ценности», в том числе, заставляя сбривать бороды, и носить «немецкое платье», чтобы быть «похожими на европейцев», поощрял курение, танцы, увеселения и безмерное винопитие. Каждое в отдельности нововведение кажется вздорным пустяком, курьёзом, но они привели множество людей к самоубийству (от невозможности переступить через освящённую веками традицию), и к смерти от поощряемого чрезмерного винопития и курения (от которых и сейчас страдает наш народ).
Все указы и реформы Петра 1 задавали новый вектор развития России и оказывали влияние на дальнейшую судьбу Отечества. Эти изменения в образе жизни были противны патриархальному складу и строгому благочестию русского народа, но наказания за неповиновение Царю были не шуточными. Постепенно западнические настроения и подражание европейцем, практически во всём, проникло в высшее общество, оно потеряло связь с благочестивой традицией народа. Пропасть между ним и патриархальным крестьянством всё более увеличивалось, духовное единство нации утрачивалось. Всё это аукнулось в 1917г. непримиримой классовой борьбой, и миллионами жертв революции и гражданской войны.
Вторая причина появления Указа в том, что Петру очень нужны были деньги: ведение войн и строительство флота обходились чрезвычайно дорого. Поэтому, помимо налога на бороды, пошлиной обложили печи, сапоги, дрова, бани и многое другое. Количество обеспеченных граждан, желавших сохранить бороду, было достаточно велико для того, чтобы приток средств казну был ощутимым. Пошлина за год ношения бороды для обеспеченных людей была весьма значительной. Отсутствие средств у бородача оправданием не считалось – его ждала каторга, где надлежало трудиться до полной уплаты штрафа.
Итак: Результатом этого Указа «О бороде» стали многочисленные акты самосожжения старообрядцев (раскольников), расценивших этот насильственный акт как покушение на основы благочестия и патриархального уклада. Кроме того этот Указ был частью плана насильственной европеизации части российского общества, что привело в конечном итоге к расколу нации.
2. Надо отметить то, что Пётр 1, давая право носить бороду крестьянам и церковнослужителям, при этом отнял у Церкви все остальные права, имущество и лишил возможность Церковь исполнять многие очень важные функции, в том числе – обучение грамоте и просвещение населения. Было закрыто множество церковно-приходских школ. А.С.Пушкин писал по этому поводу, что церковная реформа Петра 1 нанесла огромный вред просвещению России.
Церковь перестала быть самостоятельной. Это было уже государственное учреждение, подчинённое Священному Синоду, Обер-прокурору и Царю. В её обязанности входило — следить за нравственностью населения и осуществлять социальное служение – уход за больными и калеками. Главнейшая, духовно-религиозная функция Церкви была отодвинута на десятый план. С церкви требовали формальных чиновничьих отчётов. Так, каждый прихожанин должен был 1 раз в год причащаться (в то время как в допетровские времена христиане причащались, как правило, еженедельно), об этом церковь должна была дать справку, без которой человек не мог считаться благонадёжным. Вера стала государственной обязанностью и повинностью под присмотром жандармов, что противоречит самой сущности веры и Церкви. Нельзя заставить верить и любить!)
С этого времени началось угасание веры и принижение авторитета Церкви, которые через 200 лет привели к страшной, кровавой безбожной революции. Но это уже другая история.
3. Однако вернёмся к нашей бороде.) Дочь Петра1, Елизавета Петровна, подтвердила «антибородное» законодательство, что вызывало в обществе сарказм и раздражение, особенно (как ни странно!) среди либеральной интеллигенции. Впрочем, к тому времени практически все были «безбородыми», и молодые маргиналы-либералинтеллигенты, конечно же, как всегда, хотели отличаться от всех. К тому же во второй половине 18 века в Европе начала появляться мода на бороду.
В 1757 году Михаил Васильевич Ломоносов, иронизируя по поводу указа «О бороде» и налога на бороду, а также над языческим идольским поклонением бороде, создал сатирическое произведение «Гимн бороде», http://www.proza.ru/2017/10/22/1712, где также весьма иронично описал «бородачей», хорошо известных в высших кругах и обласканным Царским двором.
После эпохи Петра I первым монархом, носившим бороду, стал симпатизирующий славянофилам Александр III. В его царствование мода на бороду прочно закрепилась как при дворе, так и в военно-чиновничьей среде. С окладистыми бородами a la mujik теперь щеголяли не только военные, но и служащие министерств, статские чиновники государственных ведомств, учителя, врачи, студенты.
С воцарением Николая II бороды военных и чиновников заметно укоротились и обрели более аккуратные формы. Представители низких сословий (мещане и вчерашние крестьяне городские пролетарии) напротив, всё чаще делали добровольный выбор в сторону бритья. И это не удивительно: борода городского жителя, стремящегося отличаться от мужика-«деревенщины», требовала постоянного ухода. Кроме того, длинная борода представляла неудобство, а то и опасность для ремесленника или рабочего на производстве.
Как видим, общество без всяких революционных новшеств, без подражание Западу, без насилия само выберет то, что практично и необходимо в данный момент времени.
Усы и борода… казалось бы — пустяк и ерунда!
Но вот, Европе подражая, мужчин насильственно лишая
традиции, красы и чести, и видя их, себя сжигающих в протесте,
кто скажет: «Это – ерунда»? О, нет! Насилие – всегда беда!
Источник статьи: http://proza.ru/2017/10/23/1831
Эпоха Петра Великого. Зачем брили бороды
«…в результате совершенной Петром революции население России уменьшилось на одну треть. Подумайте хорошенько, почитатели Петра, об этой ужасной цифре! Можно ли считать благодетельными реформы, купленные гибелью третьей части населения государства?» [1] (с. 108).
Петру на все требовались деньги: на содержание огромной полицейской армии, на увеселительные мероприятия, «стройки века» и т.д., и т.п. И вот какие новшества в области налогообложения для этой цели он изобрел:
«…учреждается Монастырский приказ, контролирующий церковное имущество. Как итог деятельности только этого приказа — с 1701 по 1710 годы государство получило дополнительный доход более миллиона рублей» [2] (с. 210).
Корова в ту пору стоила 1,5 рубля. Таким образом, это будет что-то порядка: 666 666 коров. Что-то сильно напоминающая цифра. Случайно ли?
Помимо того налоги были введены по следующим пунктам:
«1. “Орленая” бумага (все официальные документы, от договоров по мелким сделкам до прошений в гос. учреждениях, должны были подаваться на гербовой бумаге).
Сбор на рождение (родился ребенок — плати).
Сбор на похороны (помер близкий — плати).
Сбор на заключение брака.
Сбор на составление завещания.
Налог на пшеницу.
Налог на свечи.
Налог с владельца лошади.
Налог на конскую шкуру (сдох у тебя конь, ободрал ты его — плати).
Налог на конские хомуты.
Налог на упряжные дуги.
Налог на ношение бороды.
Отдельный налог на ношение усов.
Каждый десятый поросенок от каждой свиньи должен сдаваться в казну.
Налог на домовладение (в Москве).
Налог на ульи (по всей России).
Сбор с покупки кровати.
Банный сбор (с каждой баньки).
Мельничный сбор и сбор с владельца постоялого двора.
Трубный сбор (есть у тебя печь с трубой — плати) [вот откуда берет начало проевшая нам сегодня всю плешь черная хата. — А.М.).
Сбор с дров, купленных для собственного употребления.
Налог на орехи (купил орехи, а в их цену включен и налог).
Налог на арбузы.
Налог на огурцы.
Налог на питьевую воду.
Налог на продажу лошадей.
Налог на частные рыбные ловли.
Налог на покупку гробов.
Кроме того, источником вышибания денег стали так называемые казенные монополии на тот или иной продукт или товар, над производством или продажей которого государство осуществляло контроль и по своему усмотрению регулировало на него цену. В этот перечень входили: все виды спиртного, смола, деготь, рыба, рыбий жир, масло, мел, ворвань, поташ, ревень, свиная щетина, сибирские меха, шахматы, игральные карты, лен, табак, соль (что до соли, ее указом от 1705 г. предписывалось продавать со стопроцентной «накруткой», и люди, которым не по силам было платить бешеные деньги, из-за отсутствия соли болели и умирали)» [3] (с. 377–379).
«…правительство в 1705 г. предоставило себе исключительное право продажи соли, запретив вольный промысел» [4] (с. 710).
То есть уже изначально сам этот закон предусматривал смерть малоимущих слоев населения. Для них соль уже и запретили вообще вырабатывать!
«Однако и этого не хватало, чтобы прокормить государственных монстров, отрицавших все нормальные законы экономики, грянуло невиданное в России новшество — подушная подать, как и многие иные нововведения Петра, позаимствованная во Франции. Вместо принятой раньше податной единицы, “двора”, отныне брали с каждой живой души — от младенцев до стариков. Эту систему отменил лишь в 1887 г. Александр III…
Петр тем не менее не достиг в увлекательном деле измышления все новых податей подлинных высот. Во время Отечественной войны немецкие оккупанты в Белоруссии брали налог за каждое окно в избе, а также налог на собак и кошек. В свое время Петр отчего-то не обратил внимания на столь заманчивые статьи доходов, и, слава Богу, не исключено, что в этом случае на Руси вовсе перевелись бы собаки и кошки [но сначала перевелись бы люди — А.М.]…
Стоит еще добавить, что попутно сдирали колокола с церквей, дабы переплавить их на пушки, забривали в солдаты монахов…
Подобное налоговое ярмо требовало драконовских мер для его выполнения, а потому по всей стране были расквартированы войска, которые и взяли на себя функцию сборщика налогов.
Выглядело это так. Была произведена “раскладка полков на землю”, и по всей стране разместили воинские части, которые население обязалось взять на полное содержание. Денежки должен был вышибать особый комиссар, избиравшийся из дворян данной губернии. Полк, разместившийся в конкретной местности, не только жил за ее счет, но и брал на себя массу полицейских функций…
Тяжелее всего приходилось при сборах подушной подати, которую собирали земские комиссары с прикомандированными к ним воинскими отрядами. “Каждый объезд продолжался два месяца; шесть месяцев в году села и деревни жили в паническом страхе под гнетом или в ожидании вооруженных сборщиков”.
В Казанской губернии менее чем через два года этакого военно-финансового хозяйствования полк не досчитался при очередной ревизии 13 000 душ — более половины всех числившихся по бумагам налогоплательщиков. Народишко попросту разбежался…» [3] (с. 379–380).
«Можно только недоумевать, — пишет Ключевский, — откуда только брались деньги у крестьян для таких платежей» [1] (с. 107).
Можно. Потому как страх вообще как-либо лишний раз соприкоснуться с петровским «правосудием» заставлял человека снимать с себя последнюю рубаху лишь бы оказаться подальше не только от него самого, но и от его скорпионов, приставленных для откачки народной крови.
Да, горели часто и даже угорали от топки печей по-черному. Брауншвейгский посол Вебер вот, например, что сообщает об одном из таких городков, где выплачивать налог на трубы местные жители возможности просто не имели:
«Валдай-городок менее значительный, и дома в нем, равно как и в других посредственных городах и местечках, деревянные, выстроенные из бревен, сложенных одно на другое и подверженные весьма частым пожарам, потому что очень немногие из них имеют трубы» [6] (аб. 302, с. 1350).
А не имеют потому, что царь-кровосос изобрел этот пресловутый «трубный сбор».
Датский посол Юст Юль тематику обкладывания страны налогами Петром в своем дневнике от 8 августа 1710 г. сопровождает вот какой фразой:
«Любопытно, что нет ни одной статьи (народных) доходов, которой царь не монополизировал бы и с которой не получал бы свои доли. Так, между прочим, в Петербурге перевозы между островами, из посада в посад сдал одному проживающему здесь князю, платящему с них пошлины по 400 рублей в год. Каждая рыболовная сеть, которою бедняк снискивает себе пропитание, и та обложена здесь ежегодным сбором за право ловить рыбу» [5] (с. 196).
Но аппетиты Петра с каждым годом лишь возрастали. И вот что сообщается о системе им налогообложения в данной области в 1720 году:
«…доходов он имеет столько, сколько хочет и у кого хочет взять насильно. Перевоз в Петербурге дает в месяц 9 000 рублей» [7] (с. 154).
И вот что собою представлял Петербург:
«…он весь окружен реками и каналами, через которые нет мостов, и поэтому всем приходится плавать водой (Мост (плашкоутный) через Большую Неву впервые был наведен в 1727 г.)» [8] (с. 165).
А перебираться с острова на остров, опять же, Петр требовал исключительно под парусами. Вот что сообщает на эту тему брауншвейг-люнебургский посол Фридрих Христиан Вебер, прибывший в Петербург в феврале 1714 г.:
«Царь повелел обнародовать указ, чтобы как только сойдет лед, никто, под опасением тяжкого денежного и телесного наказания, не смел плавать по Неве на веслах, но чтоб постоянно употребляли паруса; и хотя с людьми случались ежедневные несчастия, и царю предлагали собрать большую пошлину за устройство моста на судах, но он ничего не слушал и хотел силою принудить своих Русских к изучению маневров на парусах» [9] (аб. 33, с. 1068).
Повинных же в нарушении нещадно штрафовал. В своем дневнике от 19 ноября Юль записал. Сегодня:
«Царь встретил на фарватере — и завернул назад — около тридцати шлюпок, которые, вопреки изданному им здесь когда-то положению, шли при благоприятном ветре не под парусами, а на веслах. Лодки (нарушающие это положение) платят (штраф в размере) 5 рублей с весла. Означенные шлюпки будучи приведены на веслах обратно (в Петербург), были задержаны, (и с них) за провинность потребовали штраф. На одной из них, шестивесельной, шел вице-канцлер Шафиров; на двух других десятивесельных, великий канцлер Головкин и его свита. Задержали и мою десятивесельную шлюпку, на которой я послал по делу на тот берег одного из моих людей, и меня пригласили уплатить 50 руб.» [5] (с. 221–222).
И таковых шлюпочек три десяточка! То есть за один раз Петр, при посредстве лишь одного из сотен своих премилых указцев по обиранию, опорожнил карманы своих верноподданных, и даже попытался выскрести карманы посланника союзной ему державы, где-то на сумму под полторы тысячи рублей. То есть эквивалент стада в тысячу коров.
Прибрал он к рукам, что отмечает князь Куракин, и игорный бизнес:
«отданы на откуп: карты, тавлеи, шахматы, юла [рулетка — А.М.], кости и всякие игры денежные, чтоб не явя тех инструментов, и не заклеймя, и не заплатя пошлину, не играли; а заплатя пошлину, вольно играть» [10] (с. 252).
Вот еще очередная статья его дохода с оккупированной им страны:
«При всякой купле, что бы ни составляло ее предмет — сено ли, жито, дрова, лошади, овес, — с продавца равным образом взимается десятая деньга с их (стоимости), причем все крупные покупки (на сумму) свыше одного рубля записываются в особом определенном на то приказе» [5] (с. 256).
Вот еще очередная статья дохода Петра, напоказ всем выставляющего кем-то зачем-то штопанные свои носки. Корб сообщает, что петровским:
«…законом предписано, чтобы всякую находку доставляли в приказ; здесь записывали имя принесшего, и день, когда найдена и доставлена вещь; предметы неодушевленные хранятся в приказе, а животные в царской конюшне. Таким образом, если кто потерял какую-нибудь вещь, тот обращается в приказ, а если пропало животное, отыскивает оное в царской конюшне, и когда отыщет и докажет, что оно ему принадлежит, может взять оное за легкий и сносный выкуп. Так, когда у одного из наших за несколько дней пред сим пропала лошадь, чрез приказ она была возвращена, и за это нужно было заплатить наперед три рубля» [11] (с. 504–505).
А вообще лошадь по тем временам, между прочим, стоила, в зависимости от ее породы, от 5 до 15 рублей. То есть две трети от цены должен был отдать любимец Петра — иностранец, ничуть при этом не опасающийся за свою жизнь. Однако ж деньги отдавались вперед. Потому, окажись эта где-то «обнаруженная» «птенчиками» лошадь не его, или не сумей доказать он ее принадлежность себе, то к потери лошади пришлось бы приписать и две трети цены уже лошади новой.
Однако ж рискнул бы кто из простолюдинов в те времена, красочно описанные в предыдущей главе, вообще и пытаться обращаться в петровского толка «правосудие»?
Вряд ли. Уж больно рискованное это занятие. А потому, следует присовокупить и ко всем уже перечисленным видам налогов, еще и этот — на чего-либо пропажу. Здесь система просто внаглую грабила русского человека, не позволяя ему о пропавшей лошади или корове, или какой-либо вообще имеющейся у него вещи даже рта раскрыть. Ведь что стоило какому-либо «птенцу», укравшему у крестьянина его пасущуюся на лужку живность, присвоить себе? Кто рискнет с ним судиться в чаянии жажды справедливости?
И все это лишь в добавление ко всему уже перечисленному — от налога на печную трубу до налога на гроб от такой «распрекрасной» в петровском концлагере жизни.
А вот какова была цена лишь одного из всех перечисленных взиманий финансовых средств с русского человека.
На людей, не пожелавших расстаться со своей бородой:
«…указ о брадобритии, выпущенный Петром после возвращения из Голландии… предусматривал откуп — 100 рублей в год с купцов, 60 рублей с бояр, 30 рублей с прочих граждан» [12] (с. 146).
А ведь это очень большие деньги. Мало того, грабеж граждан, упрямо остающихся непреклонными, продолжался до тех самых пор, пока они не ломались и не становились в строй к царю-антихристу.
Но как такие сумасшедшие деньги мог набрать простой крестьянин?!
Так от него, понимая, что это безполезно, брадобрития особо и не требовали:
«…крестьяне платили сумму совершенно несопоставимую: всего 1 копейку при въезде в город и при выезде оттуда. А в деревнях… на бороды никто не покушался» [12] (с. 146).
Так что зря нам сегодня пытаются внушить, что непреклонно остались в вере отцов исключительно староверы, единственные якобы в ту пору носители бород. Сбрил свои бороды, что выясняется, выделившись из среды русского народа, обасурманившись, лишь правящий класс:
«…смена одежды и брадобритие касалось от силы 3% населения» [12] (с. 146).
Исключительно эту прослойку общества тогда заставили и переодеться:
«…подвергалось пени русское платье. У городских ворот приставленные целовальники брали за него с пешего по 13 алтын 2 деньги, с конного по 2 рубля» [13] (с. 650).
Много это или мало?
Этими драконовскими мерами у конного, не желающего превращать себя в ряженого клоуна, практически отбирали его лошадь!
Вот что грозило русскому человеку за нежелание попугайствовать загранице:
«…штрафовали бородачей и носителей нелегального платья, а самое платье тут же резали и драли. Дворян, являвшихся на государев смотр с небритой бородой и усами, нещадно били батогами. У строптивых вырывали бороды с корнем… Купцам за торг русским платьем — кнут, конфискация и каторга.
В довершение всему русским людям насильно воткнули в зубы трубку и заставили курить табак, что русские рассматривали как тяжкий грех» [14] (с. 110).
Низы Петру, что нам очень распрекрасно известно, так и не покорились, продолжая: носить бороду и русское платье, наотрез отказываясь курить.
Верхи же, понятно дело, не желая терпеть зла от петровских соглядатаев, со временем, переоделись по требуемой Петром моде. А кто не пожелал потворствовать капризам царя-антихриста, перестал находиться в верхах — только-то и всего.
Но отступление в малом всегда порождает отступление и в большом:
«После Петра служилые верхи и податные низы понимают друг друга все хуже. У них складываются разные системы ценностей и представления о жизни, и они все чаще осознают друг друга как представителей едва ли не разных народов» [12] (с. 147).
Так и была Петром поделена Россия на два враждебно друг к другу настроенных лагеря. Одним из них стала обритая, переодетая и переобученная под инородчину некая наднациональность, состоящая из правящего страной сословия. Их интересы защищала также переодетая и также обритая армия. Всех их объединяло и еще одно свойство: отречение от веры отцов, что, собственно, и являлось стержнем произведенного Петром реформирования. И вся энергия раскручиваемого маховика этой пресловутой «России молодой» была направлена на подавление исконной веры русских, а также на подавление всех тех, кто этому произволу беззаконного монарха способен хоть сколько-нибудь противиться.
Потому население страны, чтобы отбить у него охоту к сопротивлению, для начала требовалось обобрать до нитки: голодный человек, что прекрасно известно все смуты затевающим «мудрецам», просто обречен на поражение при любом даже самом отчаянном сопротивлении. Ведь большевики именно так и поступили с захваченным ими населением огромной страны. Но большевики не являются первооткрывателями глубинного знания тоталитарного управления людьми. Средства для низведения населения в самое ужасающее состояние прекрасно знавал еще и Петр. Чем был занят в самом начале своих «славных дел», учреждая просто кабальную систему налогообложения: даже монгольские баскаки не могли бы похвастаться тем разором, который принесла его экономическая политика. И это все потому, что:
«Прежде Петра никто не додумался до оккупации собственной страны…
…Петровская армия вела себя в России, словно в завоеванной…» [3] (с. 380–381).
Но кроме полицейской армии, буквально оккупировавшей страну, были и иного рода дармоеды, которые терзали отданные им территории с проживающими на них людьми уже на свой лад:
«Царские чиновники под предлогом сбора казенного дохода притесняли и мучили жителей, пользовались случаем брать с них лишнее: удобным средством для этого служил правеж. Со своей стороны ожесточенные жители открыто сопротивлялись царским указам, собирались толпами, били дубьем чиновников и солдат» [13] (с. 650).
«Платежом подушных денег земские комиссары и офицеры так притесняют, что крестьяне не только пожитки и скот распродавать принуждены, но многие и в земле посеянный хлеб отдают и оттого необходимо принуждены бегать за чужие границы» [3] (с. 383).
После чего, как свидетельствует австриец Оттон-Анетон Плейер:
«…все становится тяжелее, съестные припасы с каждым годом поднимаются в цене, хлеба не так много, возовые лошади, которые должно употреблять для разной перевозки припасов, становятся реже, потому что на них надобно отправлять подводы и военные повозки в военный стан, а назад их приходит оттуда немного…» [15] (с. 401).
Так что «стройки века» пожирают не только людей, но и лошадей. Оттого всеобщая безкормица, разорение и голод.
Библиографию см. по: Слово. Том 21. Серия 8. Кн. 2. Загадки родословной
Источник статьи: http://proza.ru/2020/01/01/518