У мадонн были усы

Калейдоскоп событий

новости, события и люди

Кто они «мадонны с младенцами» на грязных ступенях у входа в метро? Чьих детей они сутками держат на руках? Узнайте ужасающую правду.

«Мадонны с младенцами»

— И главное – справка, которую она держала перед собой… Это была ксерокопия из больницы Днепропетровска, напечатанная с ошибками, без штампа и б ез имени врача. Это вступало в противоречие с рассказом женщины, которая уверяла: диагноз её сыну был поставлен в сельской больнице под Киевом, где ребёнок сейчас якобы и находится.


Читайте расследование Ирины Мишиной : Фабрика смерти

— Искренность попрошаек стоила мне не дорого : тариф их откровенности колебался от горячего обеда до 3-х тысяч рублей. Ну, а за «собачниками» я просто охотилась в метро и вступала в диалог по вдохновению.

У меня было несколько постов на эту тему, и каменты друзей, честно, очень помогли. Так что это наша совместная работа. …Из детского онкологического центра на Каширском шоссе я возвращалась с ощущением полной безысходности.

Перед глазами стояли бледные дети с голыми черепами и пронзительными глазами. Поэтому, увидев в переходе метро «Парк культуры» женщину с табличкой «Помогите сыну на лечение опухоли», я сразу остановилась. Помочь ей было искренним порывом моей души. Я спросила, что за опухоль, кто поставил диагноз, где делали компьютерную томографию и кто будет оперировать… Но чем дальше бормотала незнакомка из перехода, тем больше в душу мою закрадывались сомнения.

И главное – справка, которую она держала перед собой… Это была ксерокопия из больницы Днепропетровска, напечатанная с ошибками, без штампа и без имени врача. Это вступало в противоречие с рассказом женщины, которая уверяла: диагноз её сыну был поставлен в сельской больнице под Киевом, где ребёнок сейчас якобы и находится. Диагноз, с её слов, был поставлен на ультразвуковом исследовании.

Про компьютерную томографию, МРТ и биопсию – исследования, подтверждающие наличие опухоли, – женщина даже и не слышала. Но что самое удивительное – на мой вопрос, отчего у неё нашлись деньги на билет в Москву и проживание в столице, а на операцию ребёнку не нашлись, женщина ответила, опустив глаза: «Добрые люди помогли».

Тем временем эти самые добрые люди шли и бросали ей деньги. В стакане попрошайки зеленела даже 100-долларовая купюра…

…На «Киевской», радиальной, у последнего вагона, в кювете я давно приметила периодически закусывающего шаурмой инвалида-колясочника. Еду приносила ему какая-то женщина. Наспех пообедав, он снова пускался в путь по вагонам. Знакомство и доверительная беседа с инвалидом Гришей стоили мне 3 тыс. рублей.

Он оказался родом из Рязани. В юности попал под поезд, лишился обеих ног. Однажды к нему подошли люди, предложили хлебную работу в Москве, пообещав кров, хорошую зарплату и еду. На вопрос, где работа, ответили: в метро, в сфере торговли. И Гриша купился.

«Работа» оказалась столь доходной, что превратилась в Гришино призвание. Ещё он рассказал, что таких, как он – заманенных обманом в столицу с окраин инвалидов, – большинство среди попрошаек. Их переодевают в камуфляж, придумывают легенду про службу в «горячей точке» – и в путь. За день работники «рукопротяжной фабрики» собирают в метро от 30 до 70 тыс. рублей и больше. При этом основная часть заработка идёт «крыше», самому попрошайке перепадает около 3 тыс. в день.

Всего, по признанию Гриши, ему приходится проезжать по кольцевой до 30 раз в день. Со слов Гриши, попрошаек контролируют этнические группировки, которых в Москве несколько десятков. Есть и цыгане, и молдаване, и азербайджанцы, и таджики, которые, если верить Грише, «хер его знает, но, кажется, начали объединяться».

Но это было не самое шокирующее в рассказе инвалида. Его рассказ о детях лишил меня почвы под ногами. На языке бомжей, женщин-попрошаек с младенцами называют «мадоннами». Младенцы, с которыми сидят, стоят и ходят по вагонам в поисках милостыни женщины, не их дети. Их крадут или покупают. Цена одного ребёнка – 10–15 тыс. рублей. Когда дети вырастают, их часто отвозят в частную клинику, где ампутируют конечности и заставляют попрошайничать уже без мамки… Грудничков, чтобы не кричали, накачивают водкой и снотворными. Если ребёнок умирает – от голода, передозировки лекарственных препаратов или инфекции, – «мамка» всё равно обязана досидеть с мёртвым ребёнком до конца дня, поскольку «за место уплачено».

Читайте также:  Виды типы мужской бороды

После рассказа инвалида Гриши мой интерес к нищим стал не праздным. Для начала я решила познакомиться с цыганкой, которая почти каждый день сидит на Зубовском бульваре по дороге к «РИА Новости».

Босая неопрятная женщина устроилась прямо на земле, вокруг неё бегала такая же босая, с детским ведёрком, девочка лет пяти и клянчила у прохожих деньги. Отказать ей было психологически сложно: ребёнок пронзительно заглядывал в глаза и умолял дать хоть сколько-нибудь на еду. Но меня больше занимал свёрток, который цыганка держала на руках. По виду он походил на грудного ребёнка, но почему-то лицо этого ребёнка было закрыто одеялом. Чем дышит грудничок, было непонятно. Те, у кого есть дети, знают, что грудничок месяцев 4–5 от роду никогда не будет вести себя спокойно. Сколько может спать ребёнок? Час-два, не больше. Потом он будет требовать кормления, кричать, тянуть ручки… Но этот ребёнок молчал и не шевелился.

По дороге с работы я подошла к женщине и потребовала открыть лицо ребёнка снова. «Ты кто такая?» – хрипло спросила «мамаша». – «Из милиции», – сказала я и протянула международную карточку журналиста, надеясь, что это сработает. – «Это наша точка», – просто ответила женщина.

И тут мне стали понятны причины, по которым полицейские усердно гоняли в переходе у метро «Парк культуры» бабушек с вязаными носками и квашеной капустой и старичка с дачными цветами, а попрошаек никто не трогал… Они целыми днями стояли и сидели на своих местах!

Бизнес попрошаек с детьми – традиционно самый прибыльный. Они эксплуатируют самые болезненные человеческие чувства – жалость и сострадание. Но, подавая малолетним попрошайкам, сердобольные граждане не догадываются, что они спонсируют целую «рукопротяжную фабрику», верхушка которой представлена олигархами от этого бизнеса. Те, кто ездит по кольцевой московского метро, наверняка помнят безрукого попрошайку Сашу лет 10. Недавно Рунет потрясла его исповедь: оказывается, Сашу цыгане выкрали в Рязанской области, пока его мать ходила за хлебом в магазин. Потом привезли в Москву, где он, голодный и обколотый транквилизаторами, ходил по вагонам метро с «мамкой». Когда подрос и его стало трудно таскать на руках, привезли в частную клинику, ампутировали обе руки и заставили попрошайничать в одиночку. Он бежал из плена чудом… Источник

Источник статьи: http://www.kaleidoscope17.ru/kto-oni-madonny-s-mladentsami-na-gryaznyh-stupenyah-u-vhoda-v-metro-chih-detey-oni-sutkami-derzhat-na-rukah-uznayte-uzhasayuschuyu-pravdu/

Поэма о сталине

Впереди Исус Христос
А. Блок

Глава 1
Рождество

Все шло по плану, но немножко наспех.
Спускался вечер, спал младенец в яслях,
Статисты робко заняли места,
И Матерь Божья наблюдала немо,
Как в каменное небо Вифлеема
Всходила Благовещенья звезда.
Но тут в вертеп ворвались два подпаска,
И крикнули, что вышла неувязка,
Что праздник отменяется, увы,
Что римляне не понимают шуток,
И загремели на пятнадцать суток
Поддавшие не вовремя Волхвы.

Стало тихо, тихо, тихо,
В крике замерли уста.
Зашипела, как шутиха,
И погасла та звезда.
Стало зябко, зябко, зябко,
И в предчувствии конца
Закудахтала козявка,
Вол заблеял, как овца.
Все завыли, захрипели,
Но не внемля той возне,
Спал младенец в колыбели,
И причмокивал во сне.

Уже светало, розовело небо,
Когда раздались гулко у вертепа
Намеренно тяжелые шаги,
И Матерь Божья замерла в тревоге,
Когда открылась дверь и на пороге
Кавказские явились сапоги.
И разом потерявшие значенье
Столетья, лихолетья и мнгновенья
Сомкнулись в безначальное кольцо,
А Он вошел, и поклонился еле,
И обратил неспешно к колыбели
Забрызганное оспою лицо:

«Значит, вот он — этот самый
Жалкий пасынок земной,
Что и кровью, и осанной
Потягается со мной.
Неужели, неужели
Столько лет и столько дней
Ты, сопящий в колыбели,
Будешь мукою моей?!
И меня с тобою, пешка,
Время бросит на весы?»
И недобрая усмешка
Чуть раздвинула усы.

А три Волхва томились в карантине.
Их быстро в карантине укротили.
Лупили и под вздох, и по челу,
И римский опер, жаждая награды,
Им говорил: «Сперва колитесь, гады!
А после разберемся, что к чему».
И понимая, чем грозит опала,
Пошли волхвы молоть, что ни попало,
Припоминали даты, имена,
И полетели головы. И это
Была вполне весомая примета,
Что НОВЫЕ НАСТАЛИ ВРЕМЕНА!

Читайте также:  Валентина петренко прическа или парик молодость

Глава 2
Клятва Вождя

Потные, мордастые евреи,
Банда проходимцев и ворья,
Всякие Иоанны и Матфеи,
Наплетут с три короба вранья!
Сколько их посыпят раны солью,
Лишь бы им взобраться на Синай.
Ладно, ладно, я не прекословлю, —
Ты был первый, Ты и начинай,
Встань — и в путь по городам и весям,
Чудеса и мудрости твори.
Отчего ж Ты, Господи, невесел?
Где они, соратники твои?
Бражничали, ели, гостевали,
А пришла пора — и след простыл.
Нет, не зря Ты ночью в Гефсимане
Струсил и пардону запросил.
Где твоих приспешников орава
В смертный твой, последний час
земной?
И смеется над тобой Варавва —
Он бы посмеялся надо мной!
Был Ты просто-напросто предтечей,
Не творцом, а жертвою стихий!
Ты не Божий сын, а человечий,
Если смог воскликнуть: «Не убий»!
Душ ловец, Ты вышел на рассвете
С жалкой сетью из расхожих слов,
На исходе двух тысячелетий
Покажи, богат ли твой улов?
Слаб душою, и умом не шибок,
верил Ты и Богу, и царю.
Я не повторю Твоих ошибок,
Ни одной из них не повторю!
В мире не найдется святотатца,
Чтобы поднял на меня копье,
Если ж я умру, — что может статься, —
Вечным будет царствие мое!

Глава 3
Подмосковная ночь

Он один, а ему не можется,
И уходит окно во мглу,
Он считает шаги, и множится
Счет шагов от угла к углу.
От угла до угла потерянно
Он шагает, как заводной.
Сто постелей ему постелено:
Не уснуть ему ни в одной!
По паркетному полу голому
Шаг и отдых, и снова шаг,
Ломит голову, ломит голову,
И противно гудит в ушах!
Будто кто-то струну басовую
Тронул пальцем и канул прочь,
Что ж не спится ему в бессонную,
В одинокую эту ночь?

Вином упиться? Позвать врача?
Но врач — убийца, вино — моча.
На целом свете лишь сон и смех,
А Он в ответе один за всех!

И как будто сдирая оспины,
Вытирает он пот со лба.
Почему, почему, о, Господи,
Так жестока к нему судьба?

То предательством, то потерею
Оглушает всю жизнь его.
«Что стоишь ты там, за портьерою?
Ты не бойся меня, Серго!
Эту комнату неказистую
Пусть твое озарит лицо!
Ты напой мне, Серго, грузинскую,
Ту, любимую мной, кацо,
Ту, что деды певали исстари,
Отправляясь в далекий путь,
Спой, Серго, и забудь о выстреле,
Хоть на десять минут забудь!
Но полно, полно, молчи, не пой!
Предал, подло — и пес с тобой!
И пес со всеми — повзводно в тлен!
И все их семьи до ста колен!»
Повсюду злоба! Везде враги!
Ледком озноба — шаги, шаги.

Над столицами поседевшими
Ночь и темень, хоть глаз коли,
Президенты спят с президентшами,
Спят министры и короли.
Мир, гремевший во славу маршами,
Спит в снегу с головы до пят,
Спят министры его и маршалы.
Он не знал, что они не спят,
Что, притихшие, сводки утренней
В страхе ждут и с надеждой ждут,
А ему все хужей, все муторней,
Сапоги почему-то жмут!

Не приказанный, неположенный
За окном колокольный звон!
И, припав на колени, «Боже Мой!» —
Произносит бессвязно он, —

«Молю, Всевышний, Тебя, Творца!
На помощь вышли скорей гонца!
О дай мне, дай же — не кровь, вино.
Забыл, как дальше. Но все равно,
Не ставь отточий
Конца пути,
Прости мне, Отче,
Спаси. Прости. «

Глава 4
Ночной разговор в вагоне — ресторане

Вечер, поезд, огоньки,
Дальняя дорога.
Дай-ка, братец, мне трески
И водочки немного.
Бассан-бассан-бассана,
Бассаната-бассаната.
Что с вином, что без вина —
Мне на сердце косовато.
Я седой не по годам,
И с ногою высохшей.
Ты слыхал про Магадан?
Не слыхал?! Так выслушай.
А случилось дело так:
Как-то ночью странною
Заявился к нам в барак
«Кум» со всей охраною.
Я подумал, что конец,
Распрощался матерно.
Малосольный огурец
Кум жевал внимательно.
Скажет слово и поест,
Морда вся в апатии,
«Был, — сказал он, — говны, съезд
Славной нашей партии.
Про Китай и про Лаос
Говорились прения,
Но особо встал вопрос
Про Отца и Гения».
Кум докушал огурец
И закончил с мукою :
«Оказался наш Отец
Не отцом, а сукою. »
Полный, братцы, ататуй!
Панихида с танцами!
И приказано статуй
За ночь снять со станции.
. Так представь — метет метель,
Темень, стужа адская,
А на нем одна шинель
Грубая, солдатская,
И стоит он напролом,
И летит, как конница,
Я сапог его кайлом,
А сапог не колется.
Помню, глуп я был и мал,
Слышал от родителя,
Как родитель мой ломал
Храм Христа Спасителя.
Бассан-бассан-бассана,
Черт гуляет с опером,
Храм — и мне бы — ни хрена,
Опиум, как опиум,
А это ж Гений всех времен,
Лучший друг на веки!
Все стоим ревмя ревем,
И вохровцы, и зэки.
Но тут шарахнули запал,
Применили санкции,-
Я упал, и Он упал,
Завалил полстанции.
Ну, скостили нам срока,
Приписали в органы,
Я живой еще пока,
Но, как видишь, дерганный.
Бассан-бассан-бассана,
Бассаната-бассаната!
Лезут в поезд из окна
Бесенята, бесенята.
Отвяжитесь, мертвяки!
К черту, ради Бога.
Вечер, поезд, огоньки,
Дальняя дорога.

Читайте также:  Прически для мужчин драконы

Глава, написанная в сильном подпитии
и являющаяся авторским отступлением

То-то радости пустомелям,
Темноты своей не стыжусь,
Не могу я быть Птолемеем,
Даже в Энгельсы не гожусь.
Но от вечного бегства в мыле,
Не устройством своим томим,
Вижу — что-то неладно в мире,
Хорошо бы заняться им,
Только век меня держит цепко,
С ходу гасит любой порыв,
И от горести нет рецепта,
Все, что были, — сданы в архив.
И все-таки я, рискуя прослыть
Шутом, дураком, паяцем,
И ночью, и днем твержу об одном —
Не надо, люди, бояться!
Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы,
Не бойтесь мора и глада,
А бойтесь единственно только того,
Кто скажет: «Я знаю, как надо!»
Кто скажет: «Идите, люди, за мной,
Я вас научу, как надо!»

И, рассыпавшись мелким бесом,
И поклявшись вам всем в любви,
Он пройдет по земле железом
И затопит ее в крови.
И наврет он такие враки,
И такой наплетет рассказ,
Что не раз тот рассказ в бараке
Вы помянете в горький час.
Слезы крови не солонее,
Дорогой товар, даровой!
Прет история — Саломея
С Иоанновой головой.

Земля — зола и вода — смола,
И некуда, вроде, податься,
Неисповедимы дороги зла,
Но не надо, люди, бояться!
Не бойтесь золы, не бойтесь хулы,
Не бойтесь пекла и ада,
А бойтесь единственно только того,
Кто скажет: «Я знаю, как надо!»
Кто скажет: «Всем, кто пойдет за мной,
Рай на земле — награда».

Потолкавшись в отделе винном,
Подойду к друзьям-алкашам,
При участии половинном
Побеседуем по душам,
Алкаши наблюдают строго,
Чтоб ни капли не пролилось.
«Не встречали — смеются — Бога?»
«Ей же Богу, не привелось».
Пусть пивнуха не лучший случай
Толковать о добре и зле,
Но видали мы этот «лучший»
В белых тапочках, на столе.

Кому «сучок», а кому коньячок,
К начальству — на кой паяться?!
А я все твержу им, ну, как дурачок:
Не надо, братцы, бояться!
И это бред, что проезда нет,
И нельзя входить без доклада,
А бояться-то надо только того,
Кто скажет: «Я знаю, как надо!»
Гоните его! Не верьте ему!
Он врет! Он не знает — как надо!

Дело явно липовое — все как
на ладони,
Но пятую неделю долбят допрос,
Следователь-хмурик с утра на валидоле,
Как Пророк, подследственный бородой
оброс.

А Мадонна шла по Иудее.
В платьице, застиранном до сини,
Шла Она с котомкой за плечами,
С каждым шагом становясь красивей,
С каждым вздохом делаясь печальней.
Шла, платок на голову набросив —
Всех земных страданий средоточье,
И уныло брел за ней Иосиф,
Убежавший славы Божий отчим.
Ave Maria.

Упекли Пророка в респулику Коми,
А он возьми и кинься башкою в лебеду.
А следователь-хмурик получил
в месткоме
Льготную путевку на месяц в Теберду.

А Мадонна шла по Иудее.
Подскользаясь на размокшей глине,
Обдирая платье о терновник,
Шла она и думала о Сыне
И о смертных горестях сыновних.
Ах, как ныли ноги у Мадонны,
Как хотелось всхлипнуть по-ребячьи,
А в ответ Ей ражие долдоны
Отпускали шутки жеребячьи.
Ave Maria.

Грянули в последствии всякие хренации,
Следователь-хмурик на пенсии
в Москве,
А справочку с печатью о реабилитации
Выслали в Калинин Пророковой вдове.

А Мадонна шла по Иудее.
И все легче, тоньше, все худее
С каждым шагом становилось тело.
А вокруг шумела Иудея
И о мертвых помнить не хотела.
Но ложились тени на суглинок,
И роились тени в каждой пяди,
Тени всех бутырок и треблинок,
Всех измен, предательств и распятий.
Ave Maria.

Источник статьи: http://proza.ru/2011/12/01/615

Оцените статью
Adblock
detector